Серая Шейка | Осенние сказки | Аудиосказки | Дмитрий Мамин-Сибиряк

Осенняя сказка Дмитрия Маминого-Сибиряка про утёнка, которому в детстве переломила крылышко коварная лисица.
Птенчик так и не смог научиться летать и все его родные отправились на юг без него... Что же случилось дальше? Удалось ли уточке перезимовать? Вы узнаете из сказки!

Серая Шейка

Первый осенний холод, от которого пожелтела трава, привел всех птиц в большую тревогу. Все начали готовиться в далекий путь, и все имели такой серьезный, озабоченный вид. Да, нелегко перелететь пространство в несколько тысяч верст. Сколько бедных птиц дорогой выбьются из сил, сколько погибнут от разных случайностей, — вообще было о чем серьезно подумать.
Серьезная большая птица, как лебеди, гуси и утки, собирались в дорогу с важным видом, сознавая всю трудность предстоящего подвига; а более всех шумели, суетились и хлопотали маленькие птички, как кулички-песочники, кулички-плавунчики, чернозобики, черныши, зуйки. Они давно уже собирались стайками и переносились с одного берега на другой по отмелям и болотам с такой быстротой, точно кто бросил горсть гороху. У маленьких птичек была такая большая работа.
— И куда эта мелочь торопится! — ворчал старый Селезень, не любивший себя беспокоить. — В свое время все улетим. Не понимаю, о чем тут беспокоиться.
— Ты всегда был лентяем, поэтому тебе и неприятно смотреть на чужие хлопоты, — объяснила его жена, старая Утка.
— Я был лентяем? Ты просто несправедлива ко мне, и больше ничего. Может быть, я побольше всех забочусь, а только вида не показываю. Толку от этого немного, если буду бегать с утра до ночи по берегу, кричать, мешать другим, надоедать всем.
Утка вообще была не совсем довольна своим супругом, а теперь окончательно рассердилась:
— Ты посмотри на других-то, лентяй! Вон наши соседи, гуси или лебеди, — любо на них посмотреть. Живут душа в душу. Небось лебедь или гусь не бросит своего гнезда и всегда впереди выводка. Да, да... А тебе-то до детей и дела нет. Только и думаешь о себе, чтобы набить зоб. Лентяй, одним словом. Смотреть-то на тебя даже противно!
— Не ворчи, старуха! Ведь я ничего но говорю, что у тебя такой неприятный характер. У всякого есть свои недостатки. Я не виноват, что гусь — глупая птица и поэтому нянчится со своим выводком. Вообще мое правило — не вмешиваться в чужие дела. Ну зачем? Пусть всякий живет по-своему.
Селезень любил серьезные рассуждения, причем оказывалось как-то так, что именно он, Селезень, всегда прав, всегда умен и всегда лучше всех. Утка давно к этому привыкла, а сейчас волновалась по совершенно особенному случаю.
— Какой ты отец? — накинулась она на мужа. — Отцы заботятся о детях, а тебе — хоть трава не расти!
— Ты это о Серой Шейке говоришь? Что же я могу поделать, если она не может летать? Я не виноват.
Серой Шейкой они называли свою калеку-дочь, у которой было переломлено крыло еще весной, когда подкралась к выводку Лиса и схватила утенка. Старая Утка смело бросилась на врага и отбила утенка, но одно крылышко оказалось сломанным.
— Даже и подумать страшно, как мы покинем здесь Серую Шейку одну, — повторяла Утка со слезами. — Все улетят, а она останется одна-одинешенька. Да, совсем одна. Мы улетим на юг, в тепло, а она, бедняжка, здесь будет мерзнуть. Ведь она наша дочь, и как я ее люблю, мою Серую Шейку! Знаешь, старик, останусь-ка я с ней зимовать здесь вместе.
— А другие дети?
— Те здоровы, обойдутся и без меня.
Селезень всегда старался замять разговор, когда речь заходила о Серой Шейке. Конечно, он тоже любил ее, но зачем же напрасно тревожить себя? Ну, останется, ну, замерзнет, — жаль, конечно, а все-таки ничего не поделаешь. Наконец, нужно подумать и о других детях. Жена вечно волнуется, а нужно смотреть на вещи серьезно. Селезень про себя жалел жену, но не понимал в полной мере ее материнского горя. Уж лучше было бы, если бы тогда Лиса совсем съела Серую Шейку, — ведь все равно она должна погибнуть зимой.
Старая Утка ввиду близившейся разлуки относилась к дочери-калеке с удвоенной нежностью. Бедняжка еще не знала, что такое разлука и одиночество, и смотрела на сборы других в дорогу с любопытством новичка. Правда, ей иногда делалось завидно, что ее братья и сестры так весело собираются к отлету, что они будут опять где-то там, далеко-далеко, где не бывает зимы.
— Ведь вы весной вернетесь? — спрашивала Серая Шейка у матери.
— Да, да, вернемся, моя дорогая. И опять будем жить все вместе.
Для утешения начинавшей задумываться Серой Шейки мать рассказала ей несколько таких же случаев, когда утки оставались на зиму. Она была лично знакома с двумя такими парами.
— Как-нибудь, милая, пробьешься, — успокаивала старая Утка. — Сначала поскучаешь, а потом привыкнешь. Если бы можно было тебя перенести на теплый ключ, что и зимой не замерзает, — совсем было бы хорошо. Это недалеко отсюда. Впрочем, что же и говорить-то попусту, все равно нам не перенести тебя туда!
— Я буду все время думать о вас. — Все буду думать: где вы, что вы делаете, весело ли вам? Все равно и будет, точно я с вами вместе.
Старой Утке нужно было собрать все силы, чтобы не выдать своего отчаяния. Она старалась казаться веселой и плакала потихоньку ото всех. Ах, как ей было жаль милой, бедненькой Серой Шейки. Других детей она теперь почти не замечала и не обращала на них внимания, и ей казалось, что она даже совсем их не любит.
А как быстро летело время. Был уже целый ряд холодных утренников, а от инея пожелтели березки и покраснели осины. Вода в реке потемнела, и сама река казалась больше, потому что берега оголели, — береговая поросль быстро теряла листву. Холодный осенний ветер обрывал засыхавшие листья и уносил их. Небо часто покрывалось тяжелыми осенними облаками, ронявшими мелкий осенний дождь. Вообще хорошего было мало, и который день уже неслись мимо стаи перелетной птицы. Первыми тронулись болотные птицы, потому что болота уже начали замерзать. Дольше всех оставались водоплавающие. Серую Шейку больше всех огорчал перелет журавлей, потому что они так жалобно курлыкали, точно звали ее с собой. У нее еще в первый раз сжалось сердце от какого-то тайного предчувствия, и она долго провожала глазами уносившуюся в небе журавлиную стаю.
— Как им, должно быть, хорошо, — думала Серая Шейка.
Лебеди, гуси и утки тоже начинали готовиться к отлету. Отдельные гнезда соединялись в большие стаи. Старые и бывалые птицы учили молодых. Каждое утро эта молодежь с веселым криком делала большие прогулки, чтобы укрепить крылья для далекого перелета. Умные вожаки сначала обучали отдельные партии, а потом всех вместе. Сколько было крика, молодого веселья и радости. Одна Серая Шейка не могла принимать участия в этих прогулках и любовалась ими только издали. Что делать, приходилось мириться со своей судьбой. Зато как она плавала, как ныряла! Вода для нее составляла все.
— Нужно отправляться... пора! — говорили старики вожаки. — Что нам здесь ждать?
А время летело, быстро летело. Наступил и роковой день. Вся стая сбилась в одну живую кучу на реке. Это было ранним осенним утром, когда вода еще была покрыта густым туманом. Утиный косяк сбился из трехсот штук. Слышно было только кряканье главных вожаков. Старая Утка не спала всю ночь, — это была последняя ночь, которую она проводила вместе с Серой Шейкой.
— Ты держись вон около того берега, где в реку сбегает ключик, — советовала она. — Там вода не замерзнет целую зиму.
Серая Шейка держалась в стороне от косяка, как чужая. Да, все были так заняты общим отлетом, что на нее никто не обращал внимания. У старой Утки изболелось сердце, глядя на бедную Серую Шейку. Несколько раз она решала про себя, что останется; но как останешься, когда есть другие дети и нужно лететь вместе с косяком?
— Ну, трогай! — громко скомандовал главный вожак, и стая поднялась разом вверх.
Серая Шейка осталась на реке одна и долго провожала глазами улетавший косяк. Сначала все летели одной живой кучей, а потом вытянулись в правильный треугольник и скрылись.
— Неужели я совсем одна? — думала Серая Шейка, заливаясь слезами. — Лучше бы было, если бы тогда Лиса меня съела.
Река, на которой осталась Серая Шейка, весело катилась в горах, покрытых густым лесом. Место было глухое, и никакого жилья кругом. По утрам вода у берегов начинала замерзать, а днем тонкий, как стекло, лед таял.
— Неужели вся река замерзнет? — думала Серая Шейка с ужасом.
Скучно ей было одной, и она все думала про своих улетевших братьев и сестер. Где-то они сейчас? Благополучно ли долетели? Вспоминают ли про нее? Времени было достаточно, чтобы подумать обо всем. Узнала она и одиночество. Река была пуста, и жизнь сохранялась только в лесу, где посвистывали рябчики, прыгали белки и зайцы.
Раз со скуки Серая Шейка забралась в лес и страшно перепугалась, когда из-под куста кубарем вылетел Заяц.
— Ах, как ты меня напугала, глупая! — проговорил Заяц, немного успокоившись. — Душа в пятки ушла... И зачем ты толчешься здесь? Ведь утки все давно уже улетели.
— Я не могу летать: Лиса мне крылышко перекусила, когда я еще была совсем маленькой.
— Уж эта мне Лиса! Нет хуже зверя. Она и до меня давно добирается. Ты берегись ее, особенно когда река покроется льдом. Как раз сцапает.
Они познакомились. Заяц был такой же беззащитный, как и Серая Шейка, и спасал свою жизнь постоянным бегством.
— Если бы мне крылья, как птице, так я бы, кажется, никого на свете не боялся! У тебя вот хоть и крыльев нет, так зато ты плавать умеешь, а не то возьмешь и нырнешь в воду, — говорил он. — А я постоянно дрожу со страху. У меня — кругом враги. Летом еще можно спрятаться куда-нибудь, а зимой все видно.
Скоро выпал и первый снег, а река все еще не поддавалась холоду. Однажды бурлившая днем горная река присмирела, и к ней тихо-тихо подкрался холод, крепко-крепко обнял гордую, непокорную красавицу и точно прикрыл ее зеркальным стеклом. Серая Шейка была в отчаянии, потому что не замерзла только самая середина реки, где образовалась широкая полынья. Свободного места, где можно было плавать, оставалось не больше пятнадцати сажен. Огорчение Серой Шейки дошло до последней степени, когда на берегу показалась Лиса, — это была та самая Лиса, которая переломила ей крыло.
— А, старая знакомая, здравствуй! — ласково проговорила Лиса, останавливаясь на берегу. — Давненько не видались. Поздравляю с зимой.
— Уходи, пожалуйста, я совсем не хочу с тобой разговаривать, — ответила Серая Шейка.
— Это за мою-то ласку! Хороша же ты, нечего сказать! А впрочем, про меня много лишнего говорят. Сами наделают что-нибудь, а потом на меня и свалят. Пока — до свидания!
Когда Лиса убралась, приковылял Заяц и сказал:
— Берегись, Серая Шейка: она опять придет.
И Серая Шейка тоже начала бояться, как боялся Заяц. Бедная даже не могла любоваться творившимися кругом нее чудесами. Наступила уже настоящая зима. Земля была покрыта белоснежным ковром. Не оставалось ни одного темного пятнышка. Даже голые березы, ивы и рябины убрались инеем, точно серебристым пухом. А ели сделались еще важнее. Они стояли засыпанные снегом, как будто надели дорогую теплую шубу. Да, чудно, хорошо было кругом; а бедная Серая Шейка знала только одно, что эта красота не для нее, и трепетала при одной мысли, что ее полынья вот-вот замерзнет и ей некуда будет деться. Лиса действительно пришла через несколько дней, села на берегу и опять заговорила:
— Соскучилась я по тебе, уточка. Выходи сюда; а не хочешь, так я сама к тебе приду. Я не спесива.
И Лиса принялась ползти осторожно по льду к самой полынье. У Серой Шейки замерло сердце. Но Лиса не могла подобраться к самой воде, потому что там лед был еще очень тонок. Она положила голову на передние лапки, облизнулась и проговорила:
— Какая ты глупая, уточка. Вылезай на лед! А впрочем, до свидания! Я тороплюсь по своим делам.
Лиса начала приходить каждый день — проведать, не застыла ли полынья. Наступившие морозы делали свое дело. От большой полыньи оставалось всего одно окно в сажень величиной. Лед был крепкий, и Лиса садилась на самом краю. Бедная Серая Шейка со страху ныряла в воду, а Лиса сидела и зло подсмеивалась над ней:
— Ничего, ныряй, а я тебя все равно съем. Выходи лучше сама.
Заяц видел с берега, что проделывала Лиса, и возмущался всем своим заячьим сердцем:
— Ах, какая бессовестная эта Лиса. Какая несчастная эта Серая Шейка! Съест ее Лиса.
По всей вероятности, Лиса и съела бы Серую Шейку, когда полынья замерзла бы совсем, но случилось иначе. Заяц все видел своими собственными косыми глазами.
Дело было утром. Заяц выскочил из своего логова покормиться и поиграть с другими зайцами. Мороз был здоровый, и зайцы грелись, поколачивая лапку о лапку. Хотя и холодно, а все-таки весело.
— Братцы, берегитесь! — крикнул кто-то.
Действительно, опасность была на носу. На опушке леса стоял сгорбленный старичок охотник, который подкрался на лыжах совершенно неслышно и высматривал, которого бы зайца застрелить.
— Эх, теплая старухе шуба будет, — соображал он, выбирая самого крупного зайца.
Он даже прицелился из ружья, но зайцы его заметили и кинулись в лес, как сумасшедшие.
— Ах, лукавцы! — рассердился старичок. — Вот ужо я вас. Того не понимают, глупые, что нельзя старухе без шубы. Не мерзнуть же ей. А вы Акинтича не обманете, сколько ни бегайте. Акинтич-то похитрее будет. А старуха Акинтичу вон как наказывала: "Ты, смотри, старик, без шубы не приходи!" А вы сигать.
Старичок порядком измучился, обругал лукавых зайцев и присел на берегу реки отдохнуть.
— Эх, старуха, старуха, убежала наша шуба! — думал он вслух. — Ну, вот отдохну и пойду искать другую.
Сидит старичок, горюет, а тут, глядь, Лиса по реке ползет, — так и ползет, точно кошка.
— Вот так штука! — обрадовался старичок. — К старухиной-то шубе воротник сам ползет. Видно, пить захотела, а то, может, и рыбки вздумала половить.
Лиса действительно подползла к самой полынье, в которой плавала Серая Шейка, и улеглась на льду. Стариковские глаза видели плохо и из-за лисы не замечали утки.
— Надо так ее застрелять, чтобы воротника не испортить, — соображал старик, прицеливаясь в Лису. — А то вот как старуха будет браниться, если воротник-то в дырьях окажется. Тоже своя сноровка везде надобна, а без снасти и клопа не убьешь.
Старичок долго прицеливался, выбирая место в будущем воротнике. Наконец грянул выстрел. Сквозь дым от выстрела охотник видел, как что-то метнулось на льду, — и со всех ног кинулся к полынье; по дороге он два раза упал, а когда добежал до полыньи, то только развел руками, — воротника как не бывало, а в полынье плавала одна перепуганная Серая Шейка.
— Вот так штука! — ахнул старичок, разводя руками. — В первый раз вижу, как Лиса в утку обратилась. Ну, и хитер зверь.
— Дедушка, Лиса убежала, — объяснила Серая Шейка.
— Убежала? Вот тебе, старуха, и воротник к шубе. Что же я теперь буду делать, а? Ну и грех вышел. А ты, глупая, зачем тут плаваешь?
— А я, дедушка, не могла улететь вместе с другими. У меня одно крылышко попорчено.
— Ах, глупая, глупая. Да ведь ты замерзнешь тут или Лиса тебя съест! Да.
Старичок подумал-подумал, покачал головой и решил:
— А мы вот что с тобой сделаем: я тебя внучкам унесу. Вот-то обрадуются. А весной ты старухе яичек нанесешь да утяток выведешь. Так я говорю? Вот то-то, глупая.
Старичок добыл Серую Шейку из полыньи и положил за пазуху.
— А старухе я ничего не скажу, — соображал он, направляясь домой. — Пусть ее шуба с воротником вместе еще погуляет в лесу. Главное: внучки вот как обрадуются.
Зайцы все это видели и весело смеялись. Ничего, старуха и без шубы на печке не замерзнет.

Медведь-половинщик | Вершки и корешки | Осенние сказки | Аудиосказки | Д...

Русская народная сказка про медведя, которому надоело зимой лапу сосать и он взялся работать. А что из этого вышло, вы узнаете из сказки!

Медведь-половинщик

Жил-был мужичок в крайней избе на селе, что стояла подле самого леса. А в лесу жил медведь и, что ни осень, заготовлял себе жильё, берлогу, и залегал в неё с осени на всю зиму, лежал да лапу сосал.
Мужичок же всю весну, лето и осень работал, а зимой щи и кашу ел да квасом запивал. Вот и позавидовал ему медведь, пришёл и говорит:
— Соседушка, давай дружить! станем вместе работать!
— Ну ладно, давай! — сказал мужик. — Завтра приходи, станем репу сеять. Только уговор лучше денег. давай наперёд решим, что кому брать: всё ли поровну, всё ли пополам, или кому вершки, а кому корешки?
— Мне вершки, — сказал медведь.
— Ну ладно, — говорит мужик, — твои вершки, а мои корешки.
Как сказано, так и сделано: посеяли репу.
Пришла осень, настала пора репу собирать. Мужик ботву срезал, медведю отдал, а свою репу на возу домой отвёз. И медведь пошёл ботву в лес таскать, всю перетаскал к своей берлоге. Присел, попробовал, д, видно, не по вкусу пришлось!..
Пошёл к мужику, поглядел в окно, а мужик напарил сладкой репы полный горшок, ест да причмокивает.
— Ладно, — думает медведь, — вперёд умнее буду.
Пришла весна. Пошёл медведь опять к мужику в работники — пшеницу сеять. Посеяли пшеницу, медведь и говорит:
— Уговор лучше денег. Давай условимся теперь: на этот раз вершки твои, а корешки мои.
— Ладно, — сказал мужик. — Твои корешки, мои вершки.
Посеяли пшеницу. Настала пора пшеницу убирать. Мужик жнёт не покладая рук, сжал, обмолотил и на мельницу отвёз. Принялся и медведь за работу: надёргал соломы с корнями целый ворох и пошёл таскать к своей берлоге. Всю солому переволок, сел на пенёк отдохнуть да своего труда отведать. Пожевал соломки — нехорошо. Пожевал корешков — не лучше того!
«Видно, уж моя такая доля, — подумал медведь, — что из моей работы проку нет: возьму вершки — вершки не годятся, возьму корешки — корешки не едятся!»
Лёг медведь в свою берлогу и проспал в ней всю зиму, да уж с тех пор к мужику больше не ходил.

Умка | Аудио сказки с картинками | Сказки для детей | Сказки на ночь

Все мы знаем мультфильмы про медвежонка по имени Умка. А каким же был текст сказки?.. Очень красивым! Замечательная история Юрия Яковлева. Рисунки Г.Никольского.

Умка

— Ты знаешь, как построить хорошую берлогу? Я научу тебя. Тебе это пригодится. Нужно вырыть когтями небольшую ямку и улечься в нее поудобнее. Над тобой будет свистеть ветер, а хлопья снега будут сыпаться тебе на плечи. Но ты лежи и не шевелись. Под снегом скроется спина, лапы, голова. Не беспокойся, не задохнешься: от теплого дыхания в снегу появится отдушина. Снег плотно засыплет тебя. Ты отлежишь бока, и у тебя затекут лапы. Терпи, терпи, пока над тобой не вырастет огромный снежный сугроб. Тогда начинай ворочаться. Ворочайся что есть сил. Боками обминай снежные стены. Потом встань на все четыре лапы и выгни спину: подними повыше потолок. Если ты не поленишься, у тебя будет хорошая берлога. Просторная и теплая, как наша.
Так белая медведица учила маленького медвежонка Умку, а он лежал на боку ее теплого мехового живота и нетерпеливо дрыгал задними ногами, будто ехал на велосипеде.
В берлоге было тепло. На дворе стояла долгая теплая ночь.
И звезды не просвечивали сквозь плотную снежную крышу.
— Пора спать, — сказала медведица.
Умка ничего не ответил, только сильнее задрыгал лапами. Он не хотел спать.
Медведица стала причесывать пушистую шкурку Умки когтистой лапой. Другого гребешка у нее не было. Потом она мыла его языком.
Умка не хотел мыться. Он вертелся, отворачивал голову, и медведица придерживала его тяжелой лапой.
— Расскажи про рыбу, — попросил Умка.
— Хорошо, — согласилась белая медведица и стала рассказывать про рыбу. — В далеком теплом море, где нет льдин, живет печальная рыба-солнце. Она большая, круглая и плавает только прямо.
И не может увернуться от зубов рыбы-акулы. Потому и печальная.
Умка внимательно слушал и сосал лапу. Потом он сказал:
— Как жалко, что солнце — рыба и что его съела акула. Сидим в потемках.
— Наше солнце не рыба, — возразила медведица. — Оно плаваем в небе, в голубом верхнем море. Там нет акул. Там птицы.
— Когда же оно приплывет?
— Спи, — строго сказала белая медведица. — Когда ты проснешься, будет солнце и будет светло.
Умка вздохнул, поворчал, поворочался и уснул...
...Он проснулся оттого, что у него зачесался нос. Приоткрыл глаза — вся берлога залита нежным голубоватым светом. Голубыми были стены, потолок, и даже шерсть большой медведицы была голубой, словно ее подсинили.
— Что это? — спросил Умка и сел на задние лапы.
— Солнце, — ответила медведица.
— Приплыло?
— Взошло!
— Оно голубое и с рыбьим хвостом?
— Оно красное. И никакого хвоста у него нет.
Умка не поверил, что солнце красное и без хвоста. Он принялся копать выход из берлоги, чтобы посмотреть, какое солнце. Слежавшийся плотный снег не поддавался, из-под когтей летели белые ледяные искры.
И вдруг Умка отскочил: яркое красное солнце ударило его ослепительным лучом. Медвежонок зажмурился. А когда снова приоткрыл глаза, ему стало весело и щекотно. И он чихнул. И, обдирая бока, выбрался из берлоги наружу.
Свежий упругий ветер с тонким свистом дул над землей. Умка подставил нос и почувствовал множество запахов: пахло морем, пахло рыбой, пахло птицами, пахло землей. Эти запахи сливались в один теплый запах. Умка решил, что так пахнет солнце — веселая, ослепительная рыба, которая плавает по верхнему морю и которой не страшна зубастая акула.
Умка бегал по снегу, падал, катался кубарем, и ему было очень весело. Он подошел к морю, опустил лапу в воду и лизнул ее. Лапа оказалась соленой. Интересно, верхнее море тоже соленое?
Потом медвежонок увидел над скалами дым, очень удивился и спросил белую медведицу:
— Что там?
— Люди, — ответила она.
— А кто такие люди?
Медведица почесала за ухом и сказала:
— Люди — это такие медведи, которые все время ходят на задних лапах и могут снять с себя шкуру.
— И я хочу, — сказал Умка и тут же попытался встать на задние лапы.
Но стоять на задних лапах оказалось очень неудобно.
— Ничего хорошего в людях нет, — успокоила его медведица. — От них пахнет дымом. И они не могут подстеречь нерпу и уложить ее ударом лапы.
— А я могу? — поинтересовался Умка.
— Попробуй. Видишь, среди льдов круглое окошко в море. Сядь у этого окошка и жди. Когда нерпа выглянет, ударь ее лапой.
Умка легко прыгнул на льдину и побежал к полынье. Лапы у него не разъезжались, потому что на ступнях росла шерсть — он был в валенках.
Медвежонок добрался до полыньи и залег у ее края. Он старался не дышать. Пусть нерпа думает, что он не Умка, а снежный сугроб и что у сугроба нет ни когтей, ни зубов. А нерпа-то не появлялась!
Вместо нее пришла большая медведица. Она сказала:
— Ничего ты не умеешь делать. Даже нерпы поймать не можешь!
— Здесь нет нерпы! — рыкнул Умка.
— Есть нерпа. Но она видит тебя. Закрой лапой нос.
— Нос? Лапой? Зачем?
Умка широко раскрыл маленькие глаза и удивленно смотрел на мать.
— Ты весь белый, — сказала мама, — и снег белый, и лед белый.
 И все вокруг белое. И только твой нос черный. Он тебя выдает. Закрой его лапой.
— А медведи, которые ходят на задних лапах и снимают шкуру, тоже прикрывают носы лапой? — поинтересовался Умка.
Медведица ничего не ответила. Она отправилась ловить рыбусайку. На каждой лапе у нее было по пять рыболовных крючков.
Веселая рыба-солнце плыла по верхнему голубому морю, и вокруг становилось все меньше снега и больше земли. Берег стал зеленеть.
Умка решил, что его шкурка тоже станет зеленой. Но она оставалась белой, лишь слегка пожелтела.
С появлением солнца для Умки началась интересная жизнь. Он бегал по льдинам, взбирался на скалы и даже окунулся в ледяное море. Ему хотелось встретить странных медведей — людей. Он все расспрашивал о них медведицу:
— А в море они не водятся?
Мать покачала головой:
— Они утонут в море. Их мех не покрыт жиром, сразу обледенеет, станет тяжелым. Они водятся на берегу возле дыма.
Однажды Умка улизнул от большой медведицы и, прячась за скалы, отправился в сторону дыма, чтобы повидать странных медведей. Он шел долго, пока не очутился на снежной полянке с темными островками земли. Умка приблизил нос к земле и втянул в себя воздух. Земля пахла вкусно. Медвежонок даже лизнул ее.
И тут он увидел незнакомого медвежонка на двух лапах. Рыжеватая шкурка блестела на солнце, а на щеках и на подбородке шерсть не росла. И нос был не черный — розовый.
Выбрасывая задние лапы вперед, Умка побежал к двуногому медвежонку. Незнакомец заметил Умку, но почему-то побежал не навстречу, а пустился наутек. Причем бежал он не на четырех лапах, как удобнее и быстрее, а на двух задних. Передними же размахивал без всякой пользы.
Умка поспешил за ним. Тогда странный медвежонок, не останавливаясь, стянул с себя шкуру и бросил ее на снег — в точности как рассказывала медведица. Умка добежал до сброшенной шкуры.
Остановился. Понюхал. Шкура была жесткой, короткий ворс поблескивал на солнце. "Хорошая шкура, — подумал Умка, — только где же хвост?"
А незнакомец тем временем отбежал довольно далеко. Умка пустился вдогонку. И потому, что он бежал на четырех лапах, то скоро снова приблизился к двуногому. Тогда тот бросил на снег...
передние ступни. Ступни были без когтей. Это тоже удивило Умку.
Потом двуногий медведь сбросил голову. Но голова оказалась...
пустой: без носа, без пасти, без зубов, без глаз. Только большие плоские уши болтались по сторонам, и у каждого уха — тоненький хвостик. Все это было очень интересно и любопытно. Умка, например, не мог бы сбросить шкуру или пустую голову.
Наконец он догнал двуногого. Тот сразу упал на землю. И замер, словно хотел подстеречь нерпу. Умка наклонился к его щеке и понюхал. От странного медведя пахло не дымом — от него пахло молоком. Умка лизнул его в щеку. Двуногий приоткрыл глаза, черные, с длинными ресницами. Потом встал и отскочил в сторону.
А Умка стоял на месте и любовался. Когда же к Умке потянулась лапа белая, гладкая, совсем без шерсти, — медвежонок даже заскулил от радости.
Потом они шли вместе по снежной полянке, по земляным островкам, и двуногий медвежонок подбирал все, что он побросал. Он надел на свою голову пустую, с плоскими ушами, натянул на лапы ступни без когтей и влез в шкуру, которая оказалась без хвоста, даже без маленького.
Они пришли к морю, и Умна предложил своему новому другу искупаться. Но тот остался на берегу. Медвежонок долго плавал, нырял и даже поймал на коготь серебристую рыбку. Но когда вышел на берег, нового знакомого не оказалось на месте. Наверное, он убежал в свою берлогу. Или пошел охотиться на полянку, надеясь встретить двуногого друга. Он принюхивался, но ветер не пахнул ни дымом, ни молоком.
...Красная рыба-солнце плыла по синему верхнему морю-небу.
И был большой бесконечный день. Тьма совсем исчезла. А берлога начала таять и заполнялась голубой водой. Но когда есть солнце — берлога не нужна.
Льды отошли далеко от берега. И нижнее море стало чистым, как верхнее.
Однажды большая медведица сказала:
— Пора, Умка, перебираться на льдину. Мы поплывем с тобой по всем северным морям.
— А двуногие медведи плавают на льдинах? — спросил Умка.
— Плавают, — ответила мать, — только самые смелые.
Умка подумал, что, может быть, он встретит своего нового друга на льдине в северных морях, и тут же согласился перебраться на новое место. Но перед тем как отправиться в путь, спросил на всякий случай:
— Акула меня не съест?
Медведица тихо зарычала, засмеялась:
— Ты же не печальная рыба-солнце. Ты же белый медведь!
И потом, еще ни одна акула не заплывала в наше холодное море.
Мать и сын подошли к воде. Оглянулись на родные места.
И поплыли. Впереди — медведица, за ней — Умка. Они плыли долго по холодному морю. В теплых шкурах, смазанных салом, им было тепло. Вдалеке показалось белое поле льдов.
Умка с матерью, как все белые медведи, стали жить на льдинах.
Они охотились, ловили рыбу. А льды всё плыли и плыли, унося их дальше от родного берега...
...Пришла зима. Веселая рыба-солнце уплыла куда-то по верхнему морю. И опять стало надолго темно. В полярной ночи не видно ни Умки, ни медведицы. Зато в небе загорелись яркие северные звезды.
Появились два звездных ковшика. Большой ковшик — Большая Медведица, маленький — Малая.
И когда двуногий медвежонок — мальчик, живущий на берегу, — выходит на улицу, он отыскивает глазами маленький ковшик и вспоминает Умку. Ему кажется, что это Умка шагает по высокому небу, а за ним идет мать Большая Медведица.

Слонёнок | Редьярд Киплинг | Аудиосказки с картинками | Английская классика

Классическая английская сказка Редьярда Киплинга "Слонёнок". Про любопытного Слонёнка с дурно воспитанными родственниками, путешествие к реке Лимпопо, хитрую "ящерицу в броне", мудрого Питона... Сказка о том, откуда у всех слонов мира, которых мы можем увидеть и которых мы можем не увидеть, появился хобот! Трудно поверить, но раньше нос у слонов был размером с ботинок!

Слонёнок

В древние времена, о Радость Моя, у Слона не было хобота. У него был лишь оттопыренный нос размером с большой ботинок, которым Слон мог вертеть из стороны в сторону, но взять не могу им ничего. И был там один Слон, вернее Слонёнок, который был таким любопытным, что всем и каждому он задавал кучу вопросов. Жил он в Африке, и вся Африка устала от его ненасытного любопытства. Он спрашивал свою высокую тётю Страусиху, почему у неё перья на хвосте растут именно так, а не иначе, а в ответ она шлёпала его своей жесткой когтистой лапой. Он спрашивал своего длинного дядю Жирафа, почему его шкура вся в пятнах, а в ответ дядя Жираф шлёпал его своим твёрдым-претвёрдым копытом. Он спрашивал свою толстую тётю Бегемотиху, почему у неё красные глаза, а в ответ она шлёпала его своим широким мокрым копытом. Он спрашивал своего мохнатого дядю Бабуина, почему у арбузов именно такой вкус, а в ответ дядя Бабуин шлёпал его своей мохнатой лапой. Но Слонёнка всё равно так и распирало от любопытства. Он задавал вопросы обо всём, что только видел, и слышал, и пробовал, и нюхал, а в ответ получал одни шлепки. Но любопытство его было непоколебимым.
И вот однажды, в одно чудесное утро, этот любопытный Слонёнок задал новый чудесный вопрос, который он ещё никогда не задавал:
— А что ест на обед Крокодил?
Все вокруг ужасно рассердились, стали громко шептать ему:
— Тише! Тише!
И потом ещё долго-долго шлёпали его. А когда шлепки закончились, Слонёнок пошел к птице Колоколо, которая сидела в терновнике, и сказал ей:
— Мой отец отшлёпал меня, и моя мама отшлёпала меня, и все мои дяди и тёти тоже отшлёпали меня за моё неугомонное любопытство. Но я всё равно хочу знать, что ест на обед Крокодил.
И тогда птица Колоколо прокричала ему:
— Ступай к великой серо-зеленой реке Лимпопо, поросшей огромными древними деревьями. Там ты сможешь всё узнать!
На следующее утро этот очень любопытный Слонёнок, взяв сто фунтов сахарного тросника и семнадцать арбузов, сказал своей дорогой семье:
— До свиданья! Я иду к великой серо-зеленой реке Лимпопо, чтобы узнать, что же ест на обед Крокодил.
Родственники снова отшлёпали Слонёнка, желая ему удачи, хотя он очень вежливо попросил их не делать этого.
И наконец слегка отшлёпанный Слонёнок пустился в путь. По дороге он ел арбузы, а корки оставались на земле, потому что ему нечем было их поднимать.
Шёл и шёл Слонёнок и наконец вышел к великой серо-зеленой реке Лимпопо, поросшей огромными древними деревьями. Всё было так, как сказала птица Колоколо.
А надобно тебе сказать, что о Радость Моя, что до той самой недели, и дня, и часа, и минуты этот очень любопытный Слонёнок никогда не видел Крокодила и даже не знал, на что он похож. Поэтому его любопытство было просто огромным.
Первым, кого он встретил, был Пятнистый Питон, обвившийся вокруг скалы.
— Простите, — вежливо обратился к Питону Слонёнок, — вы случайно не видели Крокодила в этих краях?
— Не видел ли я Крокодила?! — прошипел Питон, и в его голове послышалось пренебрежение. — Интересно, о чём ты спросишь меня ещё?
— Простите, — снова сказал Слонёнок, — но не могли бы вы любезно сказать мне, что он ест на обед?
В ту же секунду Питон развернулся и стал шлёпать Слонёнка своим толстым чешуйчатым хвостом.
"Странно-странно, — подумал Слонёнок. — Мой отец, и моя мама, и все мои дяди и тёти шлёпали меня за моё любопытство. Наверное, и сейчас мне досталось из-за него же". Слонёнок очень вежливо попрощался с Питоном, помог ему опять обвиться вокруг скалы и двинулся дальше, слегка отшлёпанный, но ничуть не удивлённый. По дороге он ел арбузы, вышвыривая корки, и ему нечем было их подбирать. Неожиданно у самого берега Слонёнок наткнулся на что-то, что он принял за бревно. На самом деле это был Крокодил. И, о Радость моя, Крокодил подмигнул Слонёнку одним глазом — вот так!
— Простите, — вежливо сказал Слонёнок, — вы случайно не видели Крокодила в этих краях?
Тогда Крокодил подмигнул другим глазом и поднял из ила половину своего хвоста. Слонёнок сделал шаг назад, потому что не хотел, чтобы его снова отшлёпали.
— Подойди поближе, малыш, — ответил Крокодил. — Почему ты спрашиваешь меня об этом?
— Простите, — вежливо сказал Слонёнок, — но мой отец шлёпал меня, моя мама шлёпала меня, и все мои дяди и тёти тоже шлёпали меня, не говоря уже о Пятнистом Питоне, который отшлёпал меня своим хвостом больнее, чем любой из них. Может быть вам это совершенно всё равно, но я не хочу, чтобы меня отшлёпали, и не подойду.
— Подойди поближе, малыш, — сказал Крокодил, — потому что я и есть Крокодил!
И он заплакал крокодиловыми слезами, чтобы доказать, что это сущая правда. У Слонёнка от радости даже перехватило дыхание. Он встал на коленки и произнёс:
— Вы тот, кого я искал все эти долгие дни. Не могли бы вы мне сказать, что вы едите на обед?
— Подойди поближе, малыш, — сказал Крокодил. — Я шепну тебе на ушко.
Слонёнок подошел к Крокодилу поближе, и, когда его голова оказалась рядом с зубастой крокодильей пастью, Крокодил тут же схватил его за маленький носик, который до этой самой недели, дня, часа и минуты был не больше, чем ботинок, хотя и гораздо полезнее.
— Я думаю, — прорычал Крокодил, не разжимая зубов, — я думаю, что шегодня швой обед я начну шо Шлонёнка!
— Пустите! — рассердился Слонёнок. — Вы делаете бде больдо!
Тогда Пятнистый Питон прошипел со своей скалы:
— Мой юный друг, если ты немедленно и прямо сейчас не начнёшь вытягивать свой нос из пасти этого кожаного бревна (он имел в виду Крокодила), то знакомство с ним закончится для тебя очень плохо.
Тогда Слонёнок присел на корточки и стал тянуть, и тянуть, и тянуть свой нос. И потихоньку нос его стал растягиваться и растягиваться. А Крокодил крутился и барахтался, поднимая в воде белую пену. И он тоже тянул и тянул, и тянул нос Слонёнка.
А нос Слонёнка растягивался всё больше и больше. Слонёнок упирался всеми своими четырьмя ножками и тянул, и тянул, и тянул. И Крокодил всё тянул, и тянул, и тянул, работая своим хвостом, как веслом. И нос у Слонёнка всё вытягивался, и вытягивался, и как же ему было больно — ужасно больно!
Вдруг Слонёнок почувствовал, что его ноги скользят, и тогда он произнёс через нос, который был уже длиной почти пять футов:
— Ду это уде длишком!
И тут Пятнистый Питон слез со скалы и обвился двойной петлёй вокруг задних ног Слонёнка.
— Безрассудный и неопытный путешественник, — прошипел Питон. — Теперь мы должны тянуть изо всех сил, потому что если мы не сделаем этого, то эта ящерица в броне (он имел в виду Крокодила, о Радость Моя) испортит тебе всю твою дальнейшую судьбу, я так мыслю.
Именно так выражают свои мысли все Пятнистые Питоны.
И Пятнистый Питон стал тянуть Слонёнка за задние ноги, и Слонёнок тянул свой нос из пасти Крокодила, и Крокодил тянул Слонёнка за нос.
Всё-таки Слонёнок с Питоном оказались сильнее Крокодила, и в конце концов Крокодил отпустил нос Слонёнка с таким чпоком, что его было слышно по всей реке Лимпопо.
От неожиданности Слонёнок упал на спину, но он был достаточно вежлив, чтобы сказать Пятнистому Питону "Спасибо". Затем он стал лечить свой большой, вытянувшийся нос. Он обернул его прохладными листьями банана и окунул остывать в серо-зелёные воды Лимпопо.
— Что ты делаешь? — спросил Пятнистый Питон.
— Простите, — сказал Слонёнок, но вы видите, как растянулся мой нос. Я жду, когда он станет таким, как прежде.
— Тогда тебе придётся долго ждать, — ухмыльнулся Пятнистый Питон. — Удивительно, как некоторые не понимают своей выгоды!
Три дня просидел Слонёнок на берегу, ожидая, что его нос начнёт укорачиваться. Но нос ничуть не уменьшился, а лишь перестал болеть.
Вот так, о Радость Моя, Крокодил вытянул Слонёнку настоящий хобот, такой же, как сейчас есть у всех Слонов.
Вечером третьего дня на Слонёнка села муха и ужалила его за плечо. Сам ещё не понимая, что он делает, Слонёнок поднял свой хобот и прихлопнул муху.
— Вот и первая выгода! — улыбнулся Пятнистый Питон. — Ты не смог бы сделать этого своим старым носом. А теперь попробуй поесть немного.
Сам ещё не понимая, что он делает, Слонёнок сорвал своим хоботом большой пучок травы, выбил из него землю о свои передние ноги и отправил в рот.
— Вот и вторая выгода! — снова улыбнулся Пятнистый Питон. — Ты не смог бы сделать это своим старым носом. Но не кажется ли тебе, что сегодня слишком сильно палит Солнце?
— Да, — согласился Слонёнок, — припекает!
И сам ещё не понимая, что он делает, Слонёнок набрал в свой хобот тины и грязи из прибрежных вод Лимпопо и вылил это на свою голову, сделав себе грязевую панамку от Солнца.
— Вот и третья выгода! — Пятнистый Питон опять хитро улыбнулся. — Ты не смог бы сделать этого своим старым носом. Ну а что ты думаешь о шлепках?
— Простите, — сказал Слонёнок, — но я не хотел бы, чтобы меня отшлёпали.
— А как на счет того, чтобы самому кого-нибудь отшлёпать? — спросил Пятнистый Питон.
— Пожалуй, это было бы неплохо, — радостно ответил Слонёнок.
— Вот тогда ты узнаешь, как полезен твой новый нос для того, чтобы кое-кого отшлёпать как следует.
— Огромное спасибо! — воскликнул Слонёнок. — Я не забуду об этом. А теперь я отправляюсь домой, чтоб испробовать свой новый нос на моей дорогой семье.
И Слонёнок пошел домой, поигрывая своим хоботом. Когда он хотел поесть фруктов, он срывал плоды прямо с дерева, а не ждал, как прежде, пока они упадут. Когда ему хотелось травы, он рвал её прямо из земли, а не становился на колени, как делал раньше. Когда его донимали мухи, он срывал хоботом ветку и обмахивался ею, отгоняя мух. Когда припекало Солнце, он делал себе грязевую прохладную панамку. А когда ему становилось одиноко и скучно, он начинал трубить через свой хобот. И трубил громче, чем несколько духовых оркестров. А ещё Слонёнок хотел встретить какого-нибудь толстокожего бегемота и отшлёпать его хорошенько, чтобы убедиться, что Пятнистый Питон был прав, говоря о пользе хобота. И на обратном пути Слонёнок подбирал хоботом корки от арбузов, которые он бросал во время своего путешествия к Лимпопо, ибо он был очень аккуратным. И вот однажды поздним вечером Слонёнок наконец вернулся к своим родственникам. Он свернул свой хобот в кольцо и сказал всем:
— Здравствуйте!
Родственники очень обрадовались и закричали:
— Иди-ка, иди-ка к нам! Мы как следует отшлёпаем тебя за твоё неуместное любопытство!
— Ух, — рассмеялся Слонёнок. — Мне кажется, вы совсем не умеете шлёпать! А вот я умею! И сейчас это всем покажу!
Слонёнок развернул свой хобот и так отшлёпал двух своих родных братьев, что они кубарем полетели по земле.
— Ты с ума сошел! — захныкали братья. — Но где ты научился этому? И что стало с твоим носом?
— Я получил свой новый нос от Крокодила на берегу великой серо-зеленой реки Лимпопо! — ответил Слонёнок. — Я спросил его, что он ест на обед, и Крокодил дал мне этот нос!
— Выглядит это не очень-то красиво, — пробурчал мохнатый дядя Бабуин.
— Может и так, — ответил Слонёнок. — Но зато очень полезно!
Он схватил хоботом своего мохнатого дядю Бабуина за его мохнатую лапу и зашвырнул в гнездо шершней.
А потом Слонёнок стал шлёпать других своих родственников: он вырвал перья из хвоста высокой тёти Страусихи, он схватил за заднюю ногу своего длинного дядю Жирафа и потащил его через колючий терновый куст, он вдувал своей широкой тёте Бегемотихе пузыри в ухо, когда она спала в озере после обеда. Не обижал он только птицу Колоколо и никому не позволял этого делать. И тогда все его дорогие родственники один за другим отправились к берегу великой серо-зеленой реки Лимпопо искать Крокодила, чтобы он им дал новые носы. А когда они вернулись, никто никого больше не шлёпал. И с тех пор, о Радость Моя, у всех Слонов, которых ты увидишь, и у всех Слонов, которых ты не увидишь, есть точно такой же хобот, как у Слонёнка с ненасытным любопытством.

Шесть верных помощников есть у меня,
Они мне помогут всегда:
Что, Где, Почему — это их имена,
А также — Кто, Как и Когда.

Я шлю их на сушу, на море порой,
На юг и на север их шлю.
А после работы даю им покой -
Ведь я их так сильно люблю.

Но есть у меня один маленький друг,
Такой егоза-сумасброд!
Он верных помощников держит за слуг
И отдыха им не даёт.

И слуг у него, словно в джунглях — макак,
Он шлёт их и в холод, и в тьму.
Три тысячи Где, тридцать три — Что да Как
И плюс миллион Почему.