Раньше кожа носорога была гладкая и ровная, а потом... Он совершил необдуманный поступок и ничуть не раскаялся! Чем это всё закончилось вы узнаете из сказки )))
Почему у носорога шкура в складку
Давным-давно на необитаемом острове посреди Красного моря жил один Парс (раньше парсы жили возле Красного моря, а потом переехали в Индию). Он носил шляпу, от которой лучи солнца так волшебно отражались, что создавали над его головой радугу. И вот он жил на берегу Красного моря, и ничего у него не было, кроме этой самой шляпы, ножа и печки для приготовления пищи.
В один прекрасный день Парс взял муку, воду, смородину, сливы, сахар и ещё кое-что и стал готовить себе торт шириной в два фута и толщиной в три фута. Это был чудесный волшебный пирог! Парс поставил пирог на плиту и пёк до тех пор, пока пирог весь не пропекся и не подрумянился. Но лишь только он собрался полакомиться этим пирогом на пляже, как из Абсолютно Необитаемых Джунглей вышел Носорог. У Носорога был один рог на носу и два маленьких глаза, как у свиньи. В те времена кожа у Носорога была гладкая-гладкая. Она плотно сидела на нём и не имела ни единой складочки. А ещё у Носорога было много дурных привычек.
В общем, это было большое и неучтивое животное, такое же большое и неучтивое, как и сейчас. Носорог вышел и сказал:
— Э-э-э!..
Парс так испугался, что бросил свой пирог и в мгновение ока влетел на верхушку пальмы вместе со своей шляпой, от которой лучи солнца так волшебно отражались.
Носорог же перевернул печку, и пирог покатился по песку. Носорог поддел его своим рогом, тут же съел его и ушел, помахивая своим хвостом, в свои Абсолютно Необитаемые Джунгли. Тогда Парс спустился с пальмы, поправил печку и произнёс следующее заклинание, которое вы ещё не слышали.
Тот, кто забрал себе пирог,
Который Парс себе испёк,
Ещё получит своё урок.
И в этих словах гораздо больше смысла, чем вам кажется.
Спустя пять недель на острове посреди Красного моря началась ужасная жара, и поэтому все сняли с себя всю одежду, которая на них была. Парс снял свою шляпу, а Носорог снял свою кожу. В те дни кожа Носорога выглядела как непромокаемый плащ, и застёгивалась на животе на три пуговицы. Затем Носорог перекинул её через плечо и отправился на пляж, искупаться в море. Проходя мимо Парса, Носорог даже не вспомнил о том, что он сильно его обидел, когда съел пирог. Оставив кожу на песке, Носорог вразвалочку вошел в морскую воду и стал выдувать носом пузыри.
Парс увидел всё это и так улыбнулся, что его улыбка была в два раза больше лица. Потом он три раза станцевал вокруг кожи и потёр руки. Затем он вошел в свой шалаш и там наполнил свою шляпу крошками от пирога. Надо сказать, что парсы ничего не едят, кроме пирогов, и никогда не подметают в своём жилище. После этого он взял кожу Носорога, хорошенько встряхнул её и всыпал в неё сухих черствых крошек. Ну а потом Парс влез на вершину пальмы и стал ждать, когда Носорог вылезет и наденет свою кожу.
Очень скоро Носорог вышел из воды и надел свою кожу. Он застегнул её на три пуговицы и тут же стал яростно чесаться. Крошки так щекотали его, что Носорог бросился на землю и стал кататься по ней. Но стало ещё хуже. Тогда он подбежал к пальме и стал тереться об её ствол. Он тёрся и тёрся, тёрся и тёрся, пока вся кожа — на плечах, на ногах, на животе — не пошла складками. А пуговицы от трения и вовсе отскочили.
Носорог ужасно злился, но избавиться от крошек никак не мог, ведь они были внутри кожи и всё время щекотали его. И в конце концов Носорог ушел, почесываясь, в свои джунгли, страшно рассерженный и даже разъяренный.
С тех пор, с того самого дня у каждого Носорога большие складки на коже и очень дурной характер. А всё из-за крошек от пирога внутри шкуры. Что же касается Парса, то он спустился с пальмы, надел свою шляпу, от которой лучи солнца так волшебно отражаются, что создают радугу над его головой, взял под мышку свою печку и отправился в сторону Оротаво, миндальных садов Анантариво и горных лугов Сонапута.
Волшебная история о крошечной девочке и её непростых испытаниях. А вы знаете, что король эльфов дал Дюймовочке новое имя?
Дюймовочка
Жила-была женщина; очень ей хотелось иметь ребёнка, да где его взять? И вот она отправилась к одной старой колдунье и сказала ей:
— Мне так хочется иметь ребёночка; не скажешь ли ты, где мне его достать?
— Отчего же! — сказала колдунья. — Вот тебе ячменное зерно; это не простое зерно, не из тех, что крестьяне сеют в поле или бросают курам; посади-ка его в цветочный горшок — увидишь, что будет!
— Спасибо! — сказала женщина и дала колдунье двенадцать скиллингов; потом пошла домой, посадила ячменное зерно в цветочный горшок, и вдруг из него вырос большой чудесный цветок вроде тюльпана, но лепестки его были ещё плотно сжаты, точно у нераспустившегося бутона.
— Какой славный цветок! — сказала женщина и поцеловала красивые пёстрые лепестки.
Что-то щёлкнуло, и цветок распустился. Это был точь-в-точь тюльпан, но в самой чашечке на зелёном стульчике сидела крошечная девочка. Она была такая нежная, маленькая, всего с дюйм ростом, её и прозвали Дюймовочкой.
Блестящая лакированная скорлупка грецкого ореха была её колыбелькою, голубые фиалки — матрацем, а лепесток розы — одеяльцем; в эту колыбельку её укладывали на ночь, а днём она играла на столе. На стол женщина поставила тарелку с водою, а на края тарелки положила венок из цветов; длинные стебли цветов купались в воде, у самого же края плавал большой лепесток тюльпана. На нём Дюймовочка могла переправляться с одной стороны тарелки на другую; вместо вёсел у неё были два белых конских волоса. Всё это было прелесть как мило! Дюймовочка умела и петь, и такого нежного, красивого голоска никто ещё не слыхивал!
Раз ночью, когда она лежала в своей колыбельке, через разбитое оконное стекло пролезла большущая жаба, мокрая, безобразная! Она вспрыгнула прямо на стол, где спала под розовым лепестком Дюймовочка.
— Вот и жена моему сынку! — сказала жаба, взяла ореховую скорлупу с девочкой и выпрыгнула через окно в сад.
Там протекала большая, широкая река; у самого берега было топко и вязко; здесь-то, в тине, и жила жаба с сыном. У! Какой он был тоже гадкий, противный! Точь-в-точь мамаша.
— Коакс, коакс, брекке-ке-кекс! — только и мог он сказать, когда увидал прелестную крошку в ореховой скорлупке.
— Тише ты! Она ещё проснётся, пожалуй, да убежит от нас, — сказала старуха жаба. — Она ведь легче лебединого пуха! Высадим-ка её посередине реки на широкий лист кувшинки — это ведь целый остров для такой крошки, оттуда она не сбежит, а мы пока приберём там, внизу, наше гнёздышко. Вам ведь в нём жить да поживать.
В реке росло множество кувшинок; их широкие зелёные листья плавали по поверхности воды. Самый большой лист был дальше всего от берега; к этому-то листу подплыла жаба и поставила туда ореховую скорлупу с девочкой.
Бедная крошка проснулась рано утром, увидала, куда она попала, и горько заплакала: со всех сторон была вода, и ей никак нельзя было перебраться на сушу!
А старая жаба сидела внизу, в тине, и убирала своё жилище тростником и жёлтыми кувшинками — надо же было приукрасить всё для молодой невестки! Потом она поплыла со своим безобразным сынком к листу, где сидела Дюймовочка, чтобы взять прежде всего её хорошенькую кроватку и поставить в спальне невесты. Старая жаба очень низко присела в воде перед девочкой и сказала:
— Вот мой сынок, твой будущий муж! Вы славно заживёте с ним у нас в тине.
— Коакс, коакс, брекке-ке-кекс! — только и мог сказать сынок.
Они взяли хорошенькую кроватку и уплыли с ней, а девочка осталась одна-одинёшенька на зелёном листе и горько-горько плакала, — ей вовсе не хотелось жить у гадкой жабы и выйти замуж за её противного сына. Маленькие рыбки, которые плавали под водой, верно, видели жабу с сынком и слышали, что она говорила, потому что все повысунули из воды головки, чтобы поглядеть на крошку невесту. А как они увидели её, им стало ужасно жалко, что такой миленькой девочке приходится идти жить к старой жабе в тину. Не бывать же этому! Рыбки столпились внизу, у стебля, на котором держался лист, и живо перегрызли его своими зубами; листок с девочкой поплыл по течению, дальше, дальше… Теперь уж жабе ни за что было не догнать крошку!
Дюймовочка плыла мимо разных прелестных местечек, и маленькие птички, которые сидели в кустах, увидав её, пели:
— Какая хорошенькая девочка!
А листок всё плыл да плыл, и вот Дюймовочка попала за границу.
Красивый белый мотылёк всё время порхал вокруг неё и наконец уселся на листок — уж очень ему понравилась Дюймовочка! А она ужасно радовалась: гадкая жаба не могла теперь догнать её, а вокруг всё было так красиво! Солнце так и горело золотом на воде! Дюймовочка сняла с себя пояс, одним концом обвязала мотылька, а другой привязала к своему листку, и листок поплыл ещё быстрее.
Мимо летел майский жук, увидал девочку, обхватил её за тонкую талию лапкой и унёс на дерево, а зелёный листок поплыл дальше, и с ним мотылёк — он ведь был привязан и не мог освободиться.
Ах, как перепугалась бедняжка, когда жук схватил её и полетел с ней на дерево! Особенно ей жаль было хорошенького мотылёчка, которого она привязала к листку: ему придётся теперь умереть с голоду, если не удастся освободиться. Но майскому жуку и горя было мало.
Он уселся с крошкой на самый большой зелёный лист, покормил её сладким цветочным соком и сказал, что она прелесть какая хорошенькая, хоть и совсем непохожа на майского жука.
Потом к ним пришли с визитом другие майские жуки, которые жили на том же дереве. Они оглядывали девочку с головы до ног, и жучки-барышни шевелили усиками и говорили:
— У неё только две ножки! Жалко смотреть!
— Какая у неё тонкая талия! Фи! Она совсем как человек! Как некрасиво! — сказали в один голос все жуки женского пола.
Дюймовочка была премиленькая! Майскому жуку, который принёс её, она тоже очень понравилась сначала, а тут вдруг и он нашёл, что она безобразна, и не захотел больше держать её у себя — пусть идёт куда хочет. Он слетел с нею с дерева и посадил её на ромашку. Тут девочка принялась плакать о том, что она такая безобразная: даже майские жуки не захотели держать её у себя! А на самом-то деле она была прелестнейшим созданием: нежная, ясная, точно лепесток розы.
Целое лето прожила Дюймовочка одна-одинёшенька в лесу. Она сплела себе колыбельку и подвесила её под большой лопушиный лист — там дождик не мог достать её. Ела крошка сладкую цветочную пыльцу, а пила росу, которую каждое утро находила на листочках. Так прошли лето и осень; но вот дело пошло к зиме, длинной и холодной. Все певуньи птички разлетелись, кусты и цветы увяли, большой лопушиный лист, под которым жила Дюймовочка, пожелтел, весь засох и свернулся в трубочку. Сама крошка мёрзла от холода: платьице её всё разорвалось, а она была такая маленькая, нежная — замерзай, да и всё тут! Пошёл снег, и каждая снежинка была для неё то же, что для нас целая лопата снега; мы ведь большие, а она была всего-то с дюйм! Она завернулась было в сухой лист, но он совсем не грел, и бедняжка сама дрожала как лист.
Возле леса, куда она попала, лежало большое поле; хлеб давно был убран, одни голые, сухие стебельки торчали из мёрзлой земли; для Дюймовочки это был целый лес. Ух! Как она дрожала от холода! И вот пришла бедняжка к дверям полевой мыши; дверью была маленькая дырочка, прикрытая сухими стебельками и былинками. Полевая мышь жила в тепле и довольстве: все амбары были битком набиты хлебными зёрнами; кухня и кладовая ломились от припасов! Дюймовочка стала у порога, как нищенка, и попросила подать ей кусочек ячменного зерна — она два дня ничего не ела!
— Ах ты бедняжка! — сказала полевая мышь: она была, в сущности, добрая старуха. — Ступай сюда, погрейся да поешь со мною!
Девочка понравилась мыши, и мышь сказала:
— Ты можешь жить у меня всю зиму, только убирай хорошенько мои комнаты да рассказывай мне сказки — я до них большая охотница.
И Дюймовочка стала делать всё, что приказывала ей мышь, и зажила отлично.
— Скоро, пожалуй, у нас будут гости, — сказала как-то полевая мышь. — Мой сосед обычно навещает меня раз в неделю. Он живёт ещё куда лучше меня: у него огромные залы, а ходит он в чудесной бархатной шубке. Вот если бы тебе удалось выйти за него замуж! Ты бы зажила на славу! Беда только, что он слеп и не может видеть тебя; но ты расскажи ему самые лучшие сказки, какие только знаешь.
Но девочке мало было дела до всего этого: ей вовсе не хотелось выйти замуж за соседа — ведь это был крот. Он в самом деле скоро пришёл в гости к полевой мыши. Правда, он носил чёрную бархатную шубку, был очень богат и учен; по словам полевой мыши, помещение у него было раз в двадцать просторнее, чем у неё, но он совсем не любил ни солнца, ни прекрасных цветов и отзывался о них очень дурно — он ведь никогда не видел их. Девочке пришлось петь, и она спела две песенки: «Майский жук, лети, лети» и «Бродит по лугам монах», да так мило, что крот прямо-таки в неё влюбился. Но он не сказал ни слова — он был такой степенный и солидный господин.
Крот недавно прорыл под землёй длинную галерею от своего жилья к дверям полевой мыши и позволил мыши и девочке гулять по этой галерее сколько угодно. Крот просил только не пугаться мёртвой птицы, которая лежала там. Это была настоящая птица, с перьями, с клювом; она, должно быть, умерла недавно, в начале зимы, и была зарыта в землю как раз там, где крот прорыл свою галерею.
Крот взял в рот гнилушку — в темноте это ведь всё равно, что свечка, — и пошёл вперёд, освещая длинную тёмную галерею. Когда они дошли до места, где лежала мёртвая птица, крот проткнул своим широким носом в земляном потолке дыру, и в галерею пробился дневной свет. В самой середине галереи лежала мёртвая ласточка; хорошенькие крылья были крепко прижаты к телу, лапки и головка спрятаны в пёрышки; бедная птичка, верно, умерла от холода. Девочке стало ужасно жаль её, она очень любила этих милых птичек, которые целое лето так чудесно пели ей песенки, но крот толкнул птичку своей короткой лапой и сказал:
— Небось не свистит больше! Вот горькая участь родиться пичужкой! Слава Богу, что моим детям нечего бояться этого! Этакая птичка только и умеет чирикать — поневоле замёрзнешь зимой!
— Да, да, правда ваша, умные слова приятно слышать, — сказала полевая мышь. — Какой прок от этого чириканья? Что оно приносит птице? Холод и голод зимой? Много, нечего сказать!
Дюймовочка не сказала ничего, но когда крот с мышью повернулись к птице спиной, нагнулась к ней, раздвинула пёрышки и поцеловала её прямо в закрытые глазки. «Может быть, эта та самая, которая так чудесно распевала летом! — подумала девочка. — Сколько радости доставила ты мне, милая, хорошая птичка!»
Крот опять заткнул дыру в потолке и проводил дам обратно. Но девочке не спалось ночью. Она встала с постели, сплела из сухих былинок большой славный ковёр, снесла его в галерею и завернула в него мёртвую птичку; потом отыскала у полевой мыши пуху и обложила им всю ласточку, чтобы ей было потеплее лежать на холодной земле.
— Прощай, миленькая птичка, — сказала Дюймовочка. — Прощай! Спасибо тебе за то, что ты так чудесно пела мне летом, когда все деревья были такие зелёные, а солнышко так славно грело!
И она склонила голову на грудь птички, но вдруг испугалась — внутри что-то застучало. Это забилось сердечко птицы: она не умерла, а только окоченела от холода, теперь же согрелась и ожила.
Осенью ласточки улетают в тёплые края, а если которая запоздает, то от холода окоченеет, упадёт замертво на землю, и её засыплет холодным снегом.
Девочка вся задрожала от испуга — птица ведь была в сравнении с крошкой просто великаном, — но всё-таки собралась с духом, ещё больше закутала ласточку, потом сбегала принесла листок мяты, которым закрывалась вместо одеяла сама, и покрыла им голову птички.
На следующую ночь Дюймовочка опять потихоньку пробралась к ласточке. Птичка совсем уже ожила, только была ещё очень слаба и еле-еле открыла глаза, чтобы посмотреть на девочку, которая стояла перед нею с кусочком гнилушки в руках, — другого фонаря у неё не было.
— Благодарю тебя, милая крошка! — сказала больная ласточка. — Я так славно согрелась. Скоро я совсем поправлюсь и опять вылечу на солнышко.
— Ах, — сказала девочка, — теперь так холодно, идёт снег! Останься лучше в своей тёплой постельке, я буду ухаживать за тобой.
И Дюймовочка принесла птичке воды в цветочном лепестке. Ласточка попила и рассказала девочке, как поранила себе крыло о терновый куст и поэтому не смогла улететь вместе с другими ласточками в тёплые края. Как упала на землю и… да больше она уж ничего не помнила и как попала сюда — не знала.
Всю зиму прожила тут ласточка, и Дюймовочка ухаживала за ней. Ни крот, ни полевая мышь ничего не знали об этом — они ведь совсем не любили птичек.
Когда настала весна и пригрело солнышко, ласточка распрощалась с девочкой, и Дюймовочка ототкнула дыру, которую проделал крот.
Солнце так славно грело, и ласточка спросила, не хочет ли девочка отправиться вместе с ней, — пускай сядет к ней на спину, и они полетят в зелёный лес! Но Дюймовочка не захотела бросить полевую мышь — она ведь знала, что старуха очень огорчится.
— Нет, нельзя! — сказала девочка ласточке.
— Прощай, прощай, милая добрая крошка! — сказала ласточка и вылетела на солнышко.
Дюймовочка посмотрела ей вслед, и у неё даже слёзы навернулись на глазах, — уж очень полюбилась ей бедная птичка.
— Кви-вить, кви-вить! — прощебетала птичка и скрылась в зелёном лесу.
Девочке было очень грустно. Ей совсем не позволяли выходить на солнышко, а хлебное поле так всё заросло высокими толстыми колосьями, что стало для бедной крошки дремучим лесом.
— Летом тебе придётся готовить себе приданое! — сказала ей полевая мышь. Оказалось, что скучный сосед в бархатной шубе посватался за девочку.
— Надо, чтобы у тебя всего было вдоволь, а там выйдешь замуж за крота и подавно ни в чём нуждаться не будешь!
И девочке пришлось прясть по целым дням, а старуха мышь наняла четырёх пауков для тканья, и они работали день и ночь.
Каждый вечер крот приходил к полевой мыши в гости и всё только и болтал о том, что вот скоро лету будет конец, солнце перестанет так палить землю, — а то она совсем уж как камень стала, — и тогда они сыграют свадьбу. Но девочка была совсем не рада: ей не нравился скучный крот. Каждое утро на восходе солнышка и каждый вечер на закате Дюймовочка выходила на порог мышиной норки; иногда ветер раздвигал верхушки колосьев, и ей удавалось увидеть кусочек голубого неба. «Как светло, как хорошо там, на воле!» — думала девочка и вспоминала о ласточке; ей очень хотелось бы повидаться с птичкой, но ласточки нигде не было видно: должно быть, она летала там, далеко-далеко, в зелёном лесу!
К осени Дюймовочка приготовила всё своё приданое.
— Через месяц твоя свадьба! — сказала девочке полевая мышь.
Но крошка заплакала и сказала, что не хочет выходить замуж за скучного крота.
— Пустяки! — сказала старуха мышь. — Только не капризничай, а то я укушу тебя — видишь, какой у меня белый зуб? У тебя будет чудеснейший муж. У самой королевы нет такой бархатной шубки, как у него! Да и в кухне и в погребе у него не пусто! Благодари Бога за такого мужа!
Наступил день свадьбы. Крот пришёл за девочкой. Теперь ей приходилось идти за ним в его нору, жить там, глубоко-глубоко под землёй, и никогда не выходить на солнце, — крот ведь терпеть его не мог! А бедной крошке было так тяжело навсегда распроститься с красным солнышком! У полевой мыши она всё-таки могла хоть изредка любоваться на него.
И Дюймовочка вышла взглянуть на солнце в последний раз. Хлеб был уже убран с поля, и из земли опять торчали одни голые, засохшие стебли. Девочка отошла от дверей подальше и протянула к солнцу руки:
— Прощай, ясное солнышко, прощай!
Потом она обняла ручонками маленький красный цветочек, который рос тут, и сказала ему:
— Кланяйся от меня милой ласточке, если увидишь её!
— Кви-вить, кви-вить! — вдруг раздалось над её головой.
Дюймовочка подняла глаза и увидела ласточку, которая пролетала мимо. Ласточка тоже увидела девочку и очень обрадовалась, а девочка заплакала и рассказала ласточке, как ей не хочется выходить замуж за противного крота и жить с ним глубоко под землёй, куда никогда не заглянет солнышко.
— Скоро придёт холодная зима, — сказала ласточка, — и я улетаю далеко-далеко, в тёплые края. Хочешь лететь со мной? Ты можешь сесть ко мне на спину — только привяжи себя покрепче поясом, — и мы улетим с тобой далеко от гадкого крота, далеко за синие моря, в тёплые края, где солнышко светит ярче, где всегда лето и цветут чудные цветы! Полетим со мной, милая крошка! Ты ведь спасла мне жизнь, когда я замерзала в тёмной, холодной яме.
— Да, да, я полечу с тобой! — сказала Дюймовочка, села птичке на спину, упёрлась ножками в её распростёртые крылья и крепко привязала себя поясом к самому большому перу.
Ласточка взвилась стрелой и полетела над тёмными лесами, над синими морями и высокими горами, покрытыми снегом. Тут было страсть как холодно; Дюймовочка вся зарылась в тёплые перья ласточки и только головку высунула, чтобы любоваться всеми прелестями, которые встречались в пути.
Но вот и тёплые края! Тут солнце сияло уже гораздо ярче, а около канав и изгородей рос зелёный и чёрный виноград. В лесах зрели лимоны и апельсины, пахло миртами и душистой мятой, а по дорожкам бегали прелестные ребятишки и ловили больших пёстрых бабочек. Но ласточка летела всё дальше и дальше, и чем дальше, тем было всё лучше. На берегу красивого голубого озера, посреди зелёных кудрявых деревьев, стоял старинный белый мраморный дворец. Виноградные лозы обвивали его высокие колонны, а наверху, под крышей, лепились ласточкины гнёзда. В одном из них и жила ласточка, что принесла Дюймовочку.
— Вот мой дом! — сказала ласточка. — А ты выбери себе внизу какой-нибудь красивый цветок, я тебя посажу в него, и ты чудесно заживёшь!
— Вот было бы хорошо! — сказала крошка и захлопала в ладоши.
Внизу лежали большие куски мрамора — это свалилась верхушка одной колонны и разбилась на три куска, между ними росли крупные белые цветы. Ласточка спустилась и посадила девочку на один из широких лепестков. Но вот диво! В самой чашечке цветка сидел маленький человечек, беленький и прозрачный, точно хрустальный. На голове у него сияла прелестная золотая корона, за плечами развевались блестящие крылышки, а сам он был не больше Дюймовочки.
Это был эльф. В каждом цветке живёт эльф, мальчик или девочка, а тот, который сидел рядом с Дюймовочкой, был сам король эльфов.
— Ах, как он хорош! — шепнула Дюймовочка ласточке.
Маленький король совсем перепугался при виде ласточки. Он был такой крошечный, нежный, и она показалась ему просто чудовищем. Зато он очень обрадовался, увидав нашу крошку, — он никогда ещё не видывал такой хорошенькой девочки! И он снял свою золотую корону, надел её Дюймовочке на голову и спросил, как её зовут и хочет ли она быть его женой, королевой эльфов и царицей цветов? Вот это так муж! Не то что сын жабы или крот в бархатной шубе! И девочка согласилась. Тогда из каждого цветка вылетели эльфы — мальчики и девочки — такие хорошенькие, что просто прелесть! Все они поднесли Дюймовочке подарки. Самым лучшим была пара прозрачных стрекозиных крылышек. Их прикрепили к спинке девочки, и она тоже могла теперь летать с цветка на цветок! Вот-то была радость! А ласточка сидела наверху, в своём гнёздышке, и пела им, как только умела. Но самой ей было очень грустно: она крепко полюбила девочку и хотела бы век не расставаться с ней.
— Тебя больше не будут звать Дюймовочкой! — сказал эльф. — Это некрасивое имя. А ты такая хорошенькая! Мы будем звать тебя Майей!
— Прощай, прощай! — прощебетала ласточка и опять полетела из тёплых краёв далеко, далеко — в Данию. Там у неё было маленькое гнездо, как раз над окном человека, большого мастера рассказывать сказки. Ему-то она и спела своё «кви-вить», а потом и мы узнали эту историю.
Класична англійська казка Редьярда Кіплінга "Звідки у верблюда горб". Про непривітного і ледачого верблюда, якому дісталося по заслузі!
Звідки у верблюда горб
Ця історія про те, звідки у Верблюда взявся великий горб.
На початку століть, в ті часи, коли земля була зовсім новою, а тварини тільки починали допомагати людині жити і працювати, жив собі верблюд. І жив він посеред сумної Пустелі, та й сам був сумний, бо не хотів працювати.
Їв він в пустелі шипи, і колючки, і тамариск, а решту часу був ледачий до неможливості. І навіть коли хтось намагався поговорити з ним, він пирхав:
— Гиррб!
Просто "Гиррб..." і нічого більше.
Одного разу в понеділок вранці до Верблюда прийшов Кінь. Кінь був з сідлом на спині і зі збруєю на шиї, адже він возив на собі людину. Підійшовши до верблюда, Кінь сказав:
— Верблюд, а Верблюд! Виходь з пустелі, щоб возити Чоловіка і допомагати йому, як інші тварини!
— Гиррб... — відповів Верблюд.
І тоді Кінь повернувся до Чоловіка і розповів йому про це.
Через годину до Верблюда прийшла Собака з палицею в зубах. Вона поклала палицю на пісок і сказала:
— Верблюд, а Верблюд! Виходь з пустелі, щоб служити і допомагати Людині, як інші!
— Гиррб... — відповів Верблюд.
І тоді Собака повернулася до Чоловіка і розповіла йому про це.
А ще через годину до Верблюда прийшов Віл з ярмом на шиї. Він глянув на Верблюда і сказав:
— Верблюд, а Верблюд! Виходь з пустелі, щоб орати землю і допомагати Людині, як інші!
— Гиррб... — відповів Верблюд.
І Віл повернувся до людини і розповів йому про це.
В кінці дня Чоловік зібрав Коня, Собаку і Вола разом і сказав їм:
— О, три моїх помічника! Мені шкода вас, мені дуже шкода вас, але ця Гиррб, істота з пустелі, мабуть, зовсім не може працювати, інакше вона, звичайно ж, була би зараз тут. Я вирішив, що треба залишити її в спокої, а ви повинні працювати в два рази більше, і за себе, і за неї, щоб встигнути зробити всю роботу.
Всі троє дуже розсердилися на таку несправедливість і зібралися десь на краю пустелі, щоб порадитися. Несподівано до них підійшов Верблюд. Жуючи колючку, він довго сміявся над Конем, собакою і Волом. Потім він сказав "Гиррб..." і знову пішов у пустелю. І тут перед трьома тваринами з'явився Джин Всіх Пустель. Він був оточений великою хмарою пилу, тому що все Джини — чарівники, і вони подорожують саме так. Джинн побачив Коня, Собаку і Вола, і йому захотілося поговорити з ними.
— Джинн Всіх Пустель, — сказав Кінь, — скажи нам, чи справедливо, якщо хтось ледарює і лінується щодня?
— Звичайно, несправедливо! — відповів Джинн.
— Добре, — сказав Кінь, — але посеред твоєї сумної Пустелі живе істота з довгою шиєю і довгими ногами, яка нічого не зробила з самого ранку понеділка. І не хоче нічого робити, зовсім нічого!
— Фью! — присвиснув Джинн. — Так це ж мій Верблюд, клянусь всім золотом Аравії! І що він каже?
— Каже він лише "Гиррб!", — відповіла Собака. — А працювати не хоче, зовсім не хоче!
— Може він ще щось говорить? — запитав Джинн.
— Тільки "Гиррб", — відповів Віл. — Але ні возити, ні служити, ні орати він не хоче!
— Гаразд, — сказав Джин. — Я йому покажу "Гиррб!". А ви мене чекайте тут.
І Джинн, оповитий своєю пильною хмарою, зник в порожнечі. Незабаром він побачив Верблюда, який байдикував і розглядав своє відображення в калюжі.
— Мій довгоногий і довгошиїй друг, — сказав Джин, — чув я, що ти зовсім не хочеш працювати. Чи це правда?
— Гиррб! — відповів Верблюд.
Джинн сіл на пісок, почухав потилицю і почав обмірковувати Велике Заклинання, в той час як Верблюд дивився в калюжу.
— Через твою лінь троє працювали і за себе, і за тебе в понеділок з самого ранку! — сказав Джин і продовжив обмірковувати Заклинання, чухаючи потилицю.
— Гиррб! — відповів Верблюд.
— Припиняй пирхати! — обурився Джинн. — Ти занадто багато пирхаєш!
Але ось що я тобі скажу, надутий міхур, я хочу, щоб ти став працювати!
Верблюд і на це відповів своїм "Гиррб!", Але тут він відчув, що на його прекрасній прямій спині щось стало здуватися, здуватися і роздуватися, і нарешті на ній з'явився величезний горб.
— Бачиш! — вигукнув Джинн. — Це твій власний "Гиррб" перетворився на твій власний горб! А все тому що ти не хочеш працювати! Сьогодні вже четвер, а ти нічого не зробив з понеділка, коли всі працювали! Так що йди і працюй!
— Як же я можу працювати з горбом на спині? — заскиглив Верблюд.
— Цей горб — спеціально для тебе! — сказав Джин. — І виріс він бо ти не працював ні в понеділок, ні у вівторок, ні в середу. Зате тепер ти зможеш працювати цілих три дні без їжі і води — горб тебе прогодує. Так що ніколи не кажи, що я нічого не зробив для тебе! А тепер виходь з пустелі і приєднуйся до Коня, Собаки і вола. Та дивись, веди себе як слід! Гиррб на тебе!
І Верблюд, в останній раз пробурчав собі під ніс своє улюблене "Гиррб!", вийшов з пустелі і приєднався до трьох друзів. І хоча з того часу він став працювати з ними нарівні, але до сих пір не надолужив тих трьох днів, які він пропустив на початку століть, і до сих пір носить горб, який отримав через свою лінь.
Природу, Моя Радість, не спіймаєш:
За лінь вона горбом нагороджає!
Верблюдом безумовно ти не станеш,
Та горб нікого все ж не прикрашає.
Классическая английская сказка Редьярда Киплинга "Отчего у верблюда горб". Про неприветливого и ленивого верблюда, которому досталось поделом!
Отчего у верблюда горб
Эта история о том, откуда у Верблюда взялся большой горб.
В начале веков, в те времена, когда земля была совсем новой, а животные только начинали помогать человеку жить и работать, жил-был верблюд. И жил он посреди Унылой Пустыни, да и сам был уныл, потому что не хотел работать.
Ел он в пустыне шипы, и колючки, и тамариск, а в остальное время был ленив до невозможности. И даже когда кто-нибудь пытался поговорить с ним, он фыркал:
— Гыррб!
Просто "Гыррб..." и ничего больше.
Однажды в понедельник утром к Верблюду пришла Лошадь. Лошадь была с седлом на спине и со сбруей на шее, ведь она возила на себе человека. Подойдя к верблюду, Лошадь сказала:
— Верблюд, а Верблюд! Выходи из пустыни, чтобы возить Человека и помогать ему, как остальные животные!
— Гыррб... — ответил Верблюд.
И тогда Лошадь вернулась к Человеку и рассказала об этом.
Через час к Верблюду пришла Собака с палкой в зубах. Она положила палку на песок и сказала:
— Верблюд, а Верблюд! Выходи из пустыни, чтобы служить и помогать Человеку, как остальные!
— Гыррб... — ответил Верблюд.
И тогда Собака вернулась к Человеку и рассказала ему об этом.
А ещё через час к Верблюду пришёл Вол с ярмом на шее. Он взглянул на Верблюда и сказал:
— Верблюд, а Верблюд! Выходи из пустыни, чтобы пахать землю и помогать Человеку, как остальные!
— Гыррб... — ответил Верблюд.
А Вол вернулся к человеку и рассказал ему об этом.
В конце дня Человек собрал Лошадь, Собаку и Вола вместе и сказал им:
— О три моих помощника! Мне жаль вас, мне очень жаль вас, но этот Гыррб, существо из пустыни, видимо, совсем не может работать, иначе он, конечно же, был бы сейчас здесь. Я решил, что надо оставить его в покое, а вы должны работать в два раза больше, и за себя, и за него, чтобы успеть сделать всю работу.
Все трое очень рассердились на такую несправедливость и собрались где-то на краю пустыни, чтобы посоветоваться. Неожиданно к ним подошел Верблюд. Жуя колючку, он долго смеялся над Лошадью, Собакой и Волом. Потом он сказал "Гыррб..." и снова ушёл в пустыню. И тут перед тремя животными появился Джин Всех Пустынь. Он был окружен большим облаком пыли, потому что все Джины — волшебники, и они путешествуют именно так. Джинн увидел Лошадь, Собаку и Вола, и ему захотелось поболтать с ними.
— Джинн Всех Пустынь, — сказала Лошадь? — сказала Лошадь, — скажи нам, справедливо ли, если кто-то бездельничает и ленится каждый день?
— Конечно, несправедливо! — ответил Джинн.
— Хорошо, — сказала Лошадь, — но посреди твоей Унылой Пустыни живёт существо с длинной шеей и длинными ногами, которое ничего не сделало с самого утра понедельника. И не хочет ничего делать, совсем ничего!
— Фью! — присвистнул Джинн. — Да это же мой Верблюд, клянусь всем золотом Аравии! И что же он говорит?
— Говорит он лишь "Гыррб!", — ответила Собака. — А работать не хочет, совсем не хочет!
— Может он ещё что-то говорит? — спросил Джинн.
— Только "Гыррб", — ответил Вол. — Но ни возить, ни служить, ни пахать он не хочет!
— Ладно, — сказал Джинн. — Я ему покажы "Гыррб!". А вы меня ждите здесь.
И Джинн, окутанный своим пыльным облаком, исчез в пустоте. Вскоре он увидел Верблюда, который бездельничал и разглядывал своё отражение в луже.
— Мой длинноногий и длинношеий друг, — сказал Джинн, — слышал я, что ты совсем не хочешь работать. Правда ли это?
— Гыррб! — ответил Верблюд.
Джинн сел на песок, почесал затылок и стал обдумывать Великое Заклинание, в то время как Верблюд смотрел в лужу.
— Из-за твоей лени трое работали и за себя, и за тебя в понедельник прямо с утра! — произнёс Джинн и продолжил обдумывать Заклинание, почесывая затылок.
— Гыррб! — ответил Верблюд.
— Прекращай фыркать! — возмутился Джинн. — Ты слишком много фыркаешь!
Но вот что я тебе скажу, надутый пузырь, я хочу, чтобы ты стал трудиться!
Верблюд и на это ответил своим "Гыррб!", но тут он почувствовал, что на его прекрасной прямой спине что-то стало вздуваться, вздуваться и раздуваться, и наконец на ней появился огромный горб.
— Видишь! — воскликнул Джинн. — Это твой собственный "Гыррб" превратился в твой собственный горб! А всё потому что ты не хочешь трудиться! Сегодня уже четверг, а ты ничего не сделал с понедельника, когда все трудились! Так что иди и трудись!
— Как же я могу работать с горбом на спине? — захныкал Верблюд.
— Этот горб — специально для тебя! — сказал Джинн. — И вырос он потому что ты не работал ни в понедельник, ни во вторник, ни в среду. Зато теперь ты сможешь работать целых три дня без еды и воды — горб тебя прокормит. Так что никогда не говори, что я ничего не сделал для тебя! А теперь выходи из пустыни и присоединяйся к Лошади, Собаке и Волу. Да смотри, веди себя как следует! Гыррб на тебя!
И Верблюд, в последний раз пробурчав себе под нос своё излюбленное "Гыррб!", вышел из пустыни и присоединился к трём друзьям. И хотя с того времени он стал трудиться с ними наравне, но до сих пор не наверстал тех трёх дней, которые он пропустил в начале веков, и до сих пор носит горб, который получил из-за своей лени.
Природу, Моя Радость, не обманешь:
За лень она горбом вознаграждает!
Верблюдом ты от этого не станешь,
Но горб ведь никого не украшает.
Интересная русская народная сказка о том, как звери получали себе хвосты! Ведь первое время все они были совершенно бесхвостые!
Хвосты
Прошёл по лесу слух, что всем зверям будут хвосты раздавать. Полетели вороны во все стороны по лесам, по лугам и всем объявили:
— Приходите, все звери, завтра на большую поляну получать хвосты!
Заволновались звери: «Хвосты? Какие хвосты? Для чего хвосты?» Лисичка-сестричка говорит:
— Ну, какие никакие, а раз дают, надо брать; после разберём, для чего они!
С утра потянулись звери на большую поляну: кто бегом, кто скоком, кто лётом — каждому хотелось хвост получить.
Зайчик тоже собрался идти — высунулся из норки и увидел, что дождик сильный идёт, так по мордочке и хлещет.
Испугался зайчик: «Забьёт меня дождик!» — спрятался в норку. Сидит и слышит: «тууп-тууп-тупп!». Земля трясётся, деревья трещат. Медведь идёт.
— Дедушка медведь, — просит зайчик, — будут там хвосты раздавать, захвати мне, пожалуйста, хвостик!
— Ладно, —говорит медведь, — коли не забуду — захвачу!
Ушёл медведь, а зайчика раздумье взяло: «Старик он, забудет про меня! Надо кого-нибудь ещё попросить!»
Слышит он: «туп-туп-туп!» — волк бежит.
Высунулся зайка и говорит:
— Дяденька волк, будешь себе хвост-то получать, — выбери и мне какой-нибудь!
— Ладно, — говорит волк, — принесу, если останется! — и убежал.
Сидит зайка в норке, слышит, трава шуршит, метётся — лисичка бежит.
«Надо и её попросить!» — думает зайчик.
— Лисичка-сестричка, будешь себе хвост-то получать, принеси и мне хвостик!
— Ладно, — говорит лиса, — принесу тебе, серому, хвостик, — и убежала.
И много же зверей собралось на поляну!
А там на больших сучьях хвосты развешаны, и каких там только нет: и пушистые-распушистые, и веером, и метёлкой, есть и гладкие, как палка, есть, кренделями, есть завитушками, и длинные, и короткие — ну всякие-превсякие!
Лиса первая поспела, выбрала себе хвост пушистый, мягкий, пошла домой довольная, вертит хвостом, любуется.
Конь прибежал, выбрал себе хвост с длинными волосами. Ну и хвост!
Помахивает — до самого уха хватает! Хорошо им мух отгонять! Пошёл конь довольный.
Подошла корова, ей достался хвост длинный, как палка, с метелкой на конце. Довольна корова, по бокам машет, слепней отгоняет.
Белочка прыгала по головам, по плечам, схватила себе хвостик пушистый, красивый и ускакала.
Слон топтался, топтался, всем лапы оттоптал, копыта отдавил, а когда подошел, то остался только хвост, как шнурочек, со щетиной на конце. Не понравился он слону, да ничего не сделаешь, другого нет больше!
Свинья подошла. Она поднять голову-то кверху не может, достала что пониже висело — хвост гладкий, как верёвочка. Не понравился он ей вначале. Завила она его колечком — какой красивый показался — лучше всех!
Медведь опоздал — по дороге на пчельник зашёл — пришёл, а хвостов-то уже нет! Нашел какой-то лоскутик кожи, обросший шерстью, и взял себе как хвост, — хорошо, что чёрный!
Все хвосты разобрали, идут звери домой.
Зайчик сидит в норке, ждёт не дождётся, когда ему принесут хвостик, слышит медведь идёт.
— Дедушка медведь, принёс мне хвостик-то?
— Куда тебе там хвост! Я себе-то вон какой обрывок достал! — И ушёл.
Слышит зайчик — волк бежит.
— Дяденька волк, принёс ли мне хвостик-то?
— Не до тебя там, косой, было! Я себе насилу выбрал, потолще да попушистее, — сказал волк и убежал.
Бежит лисичка.
— Лисичка-сестричка, принесла ли мне хвостик? — спрашивает зайчик.
— Забыла, — говорит лиса. — А посмотри, какой я себе выбрала!
И начала лиса вертеть хвостом во все стороны. Обидно зайчику стало! Чуть не заплакал.
Вдруг слышит шум, лай, писк! Глядит — кошка с собакой ссорятся, у кого хвост лучше. Спорили, спорили, подрались.
Собака у кошки отгрызла кончик хвоста. Зайчик подхватил его, приставил к себе как хвост и доволен стал — хоть маленький, а всё-таки хвост!
