Эта история вся пронизана волшебством и ощущением какого-то неземного чуда. Семья разбойника живет в непроходимом лесу высоко в горах. Каждый год под Рождество заснеженный морозный лес превращается в прекрасный летний сад... Не верится?.. Вот и в этой легенде не все в это верили...
Для жителей долины разбойничье отродье было хуже волчьей стаи, у многих частенько чесались руки послать им стрелу вдогонку, да никто не решался. Все знали: разбойник, прятавшийся в горах, наверняка отмстит, случись что с его женой и ребятишками.
И вот жена разбойника брела от хутора к хутору и клянчила подаяние. В один прекрасный день она пришла в Овед, где в те времена был монастырь, окруженный высокой стеной.
Женщина позвонила у ворот и потребовала еды. Привратник открыл небольшое окошечко в двери и подал ей шесть круглых хлебов — по одному на каждого.
Пока мать стояла в ожидании у ворот, дети бегали неподалёку. Но вот один из мальчиков вернулся и принялся дергать её за юбку, давая понять, что хочет ей что-то показать. Женщина пошла за сыном.
Мальчуган привел её к незапертой боковой дверце в стене, окружавшей монастырь. Жена разбойника решительно распахнула её и, не спрашивая позволения, вошла внутрь — она привыкла своевольничать.
Настоятелем в Оведском монастыре в ту пору был аббат Иоанн. Искусный садовод, он разбил в монастыре удивительный цветник. Как раз в него-то и попала жена разбойника.
Была самая середина лета, и сад утопал в цвету, так что в глазах рябило от ярких красок: синих, желтых, красных. При виде такой красоты женщина обомлела и поначалу не решалась сделать ни шагу. Но потом улыбнулась и медленно пошла по узенькой дорожке между клумбами.
В саду работал послушник, который выкапывал сорняки. Это он оставил дверь незапертой, чтобы выносить лебеду и пырей на помойную кучу за стеной. Когда послушник заметил незваных гостей, то подбежал к ним и велел покинуть сад. Но женщина шла себе вперед, не обращая внимания на монаха, глазела по сторонам, любовалась стройными белыми лилиями, разросшимися на клумбе, и плющом, увившим монастырскую стену почти до самого верха.
Послушник решил, что побирушка не поняла его, он хотел было взять её за рукав и выпроводить вон. Но жена разбойника окинула его таким взглядом, что бедняга отступился. Бродяжка, сгибавшаяся прежде под тяжестью мешка, вдруг выпрямилась и высоко подняла голову.
— Я жена разбойника из Геингенского леса. Попробуй только тронь меня — пожалеешь! — произнесла она так высокомерно, словно была сама королева датская.
Но послушник всё же осмелился ещё раз потревожить её, хотя теперь, поняв, с кем имеет дело, говорил более мягко:
— Это мужской монастырь, — увещевал он. — Ни одна женщина королевства не смеет находиться в его стенах. Если вы не уйдёте прочь, монахи разгневаются и могут лишить меня этого прекрасного сама и даже изгнать меня из монастыря.
Но его мольбы оказались тщетны, они не тронули непрошеную гостью. Она брела дальше вдоль небольшого розария, разглядывала иссоп, цветущий лиловыми цветами, и жимолость, всю покрытую желто-красными соцветиями.
Послушнику ничего не оставалось, как поспешить за подмогой в монастырь. Вскоре он вернулся с двумя здоровенными монахами. Тут жена разбойника поняла, что дело принимает серьезный оборот. Она встала, широко расставив ноги, и принялась выкрикивать ужасные угрозы, перечисляя напасти, которые нашлёт на монастырь, если её не оставят в покое и не позволят гулять по саду, сколько ей вздумается.
Но монахи оказались весьма неробкого десятка и настроены были весьма решительно. Женщина почувствовала, что криком их не проймешь, и набросилась на обидчиков с кулаками, а за ней и её дети. Монахи растерялись от такого натиска и решили искать помощи в монастыре.
В галерее, соединявшей сад с монастырем, они столкнулись с аббатом Иоанном, который спешил им навстречу узнать, что за крики доносятся из цветника. Монахи рассказали, что жена разбойника из Геингенского леса заявилась в монастырь, а они не в силах её прогнать и не знают, что делать.
Но аббат Иоанн упрекнул их за то, что они пытались действовать силой, и запретил звать кого-либо. Он отослал монахов заниматься своими делами, а сам с послушником поспешил в сад.
Жена разбойника по-прежнему прогуливалась между клумбами. Её поведение удивило аббата Иоанна. Он был уверен, что нищенка никогда прежде не видела подобной красоты. Однако она проходила мимо маленьких ящиков, в которых росли редкие заморские цветы, словно мимо старых знакомых. Казалось, женщина узнавала их всех: и барвинок, и шалфей, и розмарин. Одним цветам она улыбалась, при виде других кивала головой.
Сад был единственной привязанностью аббата Иоанна на бренной земле. Какой бы дикой и страшной ни казалась непрошенная гостья, настоятелю приятно было сознавать, что женщина сумела отбиться от трёх монахов ради того, чтобы спокойно полюбоваться его творением. Старик подошел к ней и тихо спросил, нравятся ли ей цветы.
Жена разбойника резко обернулась, видимо ожидая нового подвоха или нападения, но, увидев седую голову и согбенную спину аббата Иоанна, ответила вполне дружелюбно:
— Поначалу я решила, что ничего краше в жизни не встречала, да теперь понимаю, что всё-таки этот сад не может сравниться с тем, который мне приходилось видеть.
Аббат Иоанн не ожидал подобного ответа. Какая-то бродяжка утверждает, что видела сад красивее его детища! Настоятель даже смутился, услыхав такие слова. Послушник, желая исправить положение, принялся вразумлять жену разбойника.
— Настоятель, — втолковывал он, — приложил немало усилий и терпения, чтобы собрать в своём саду цветы со всего света. Мы знаем, что во всей Сконе нет сада прекрасней, и не пристало тебе, круглый год живущей в лесной глуши, судить о его работе.
— Я не сужу ни тебя, ни его, — возразила жена разбойника, — да только если бы вы увидали тот сад, который видела я, так вырвали бы все цветы, что здесь посажены и выбросили, как сорную траву.
Послушник гордился своими цветами не меньше аббата. Услыхав подобное бахвальство, он рассмеялся.
— Ты, наверное, вздумала подразнить нас, — заявил он. — Послушать тебя, так ты развела прекрасный цветник среди ёлок и сосен в глуши Геингенского леса. Готов побиться об заклад, что ты никогда в жизни не переступала порога настоящего сада.
Жена разбойника побагровела от гнева. Ей не поверили!
— Может, я никогда прежде и не бывала в барских цветниках, — закричала она, — да только вам, монахам, следовало бы знать, что в рождественскую ночь, в час рождения Господа нашего, Геингенский лес превращается в прекрасный сад. И мы, простые смертные, живущие в лесу, любуемся этим чудом каждый год! В том саду я видала такие цветы, что рука не поднималась сорвать.
Послушник хотел было возразить ей, но настоятель знаком приказал ему молчать. Ещё в детстве случалось аббату слышать рассказы о том, что Геингенский лес будто бы в рождественскую ночь преображается. Аббат Иоанн давно мечтал увидеть это чудо, но пока это ему не удалось.
Он стал молить жену разбойника позволить ему прийти накануне Рождества к её пещере. И хорошо бы она согласилась прислать за ним одного из мальчиков, чтобы он указывал дорогу. Аббат приехал бы один и никому бы их не выдал. Наоборот — отплатил бы так щедро, как только в его власти.
Поначалу жена разбойника отказывалась. Она думала о муже и боялась накликать на него беду, если позволит аббату добраться до пещеры. Но желание доказать, что сад прекраснее монастырского, пересилило, и она уступила.
— Только не приводите с собой больше одного провожатого, — предупредила она. — Да не вздумайте схитрить или подстроить нам западню. Святому человеку это негоже.
Аббат Иоанн обещал выполнить все условия. С тем они и распрощались. Настоятель попросил послушника никому не рассказывать об их разговоре. Он опасался, что монахи, узнав о его замысле, не позволят ему старику, подняться в горы к разбойничьей пещере.
И сам он никому ничего не рассказывал. Но случилось так, что архиепископ Авессалом из Аунда проезжал мимо Оведа и остановился в монастыре на ночлег. Когда аббат Иоанн показывал ему сад, то вспомнил о жене разбойника. Послушник, работавший в то время в лесу, слышал, как настоятель рассказывал архиепископу о разбойнике, который много лет живет изгнанником в лесу, и просил даровать ему отпущение грехов, чтобы тот мог вернуться к людям и жить достойной жизнью.
Ныне его дети обречены вырасти ещё худшими злодеями, чем их отец, — убеждал отец Иоанн. — Пройдет немного времени, и у нас будет не один лесной разбойник, а целая шайка.
Но архиепископ Авессалом считал, что закоренелому разбойнику не место среди честных людей — пусть лучше остаётся в лесу.
Однако аббат Иоанн продолжал настаивать и даже поведал архиепископу О Геингенском лесе, который каждое рождество надевает праздничный наряд.
— Эти разбойники не такие уж безнадёжные злодеи. Раз Господь проявляет к ним милосердие, негоже людям отворачиваться от них, — убеждал старый настоятель.
Но архиепископ стоял на своём.
— Даю вам слово, дорогой аббат Иоанн, — произнёс Авессалом с улыбкой, — что отпущу грехи отверженным, за которых вы так просите, если получу цветок из того рождественского сада.
Послушник догадался, что архиепископ так же мало верил россказням жены разбойника, как и он сам.
Но аббат Иоанн не заметил подвоха. Он искренне поблагодарил гостя за доброту и пообещал непременно прислать цветок.
Аббат Иоанн исполнил задуманное. Под Рождество он покинул Овед и отправился в Геингенский лес. Дети разбойника указывали ему дорогу. В провожатые настоятель взял лишь послушника, того самого, что говорил с женой разбойника в саду.
Аббат Иоанн страстно мечтал совершить путешествие и радовался, что ему это удалось. Но послушник, сопровождавший аббата, не разделял его надежд. Он очень любил старого настоятеля и рад был, что именно ему выпало сопровождать и охранять аббата в этой поездке, но в чудесный сад, распускающийся зимой, в рождественскую ночь, он не верил. Монах опасался, что россказни жены разбойника — лишь ловушка, в которую она старается заманить старика, чтобы передать потом в руки мужа.
Аббат ехал на север по лесной дороге и замечал, что повсюду идут приготовления к Рождеству. На каждом хуторе топили баню, чтобы хорошенько вымыться накануне вечером. Из кладовок в дом тащили хлеб и мясо. Мужики несли охапки сена и соломы, чтобы устилать полы в избах.
Когда путники проезжали мимо маленьких сельских церквей, то видели, как пастор и звонарь облачаются в праздничные одеяния.
У поворота к монастырю Бушё они встретили радостных нищих с большими буханками хлеба и длинными свечами, которые те получили у монастырских ворот в честь праздника.
Аббат Иоанн видел рождественские приготовления, и нетерпение его возрастало. Он предчувствовал, что ожидающее его торжество значительнее всего того, что выпадает на долю обычных людей.
Послушник же, наблюдая как на хуторах, даже самых крошечных, готовятся к Рождеству, наоборот, принялся жаловаться и сетовать на судьбу. Страх обуял его. Несчастный уговаривал настоятеля повернуть назад, а не отдаваться добровольно в лапы разбойника.
Но аббат продолжал путь, не обращая внимания на сетования своего спутника. Вот уже долина осталась позади, и они оказались на пустынной и дикой лесной тропе.
Ехать становилось всё труднее. То и дело дорогу путникам преграждали камни и завалы, а через реки и ручьи не было ни одного моста. Чем дольше они ехали, тем больше подмораживало. Вскоре они оказались в заснеженном лесу.
Это было долгое и тяжелое путешествие. С трудом они взбирались на высокие кручи, пробирались обходными тропами, ехали по мхам и болотам, продирались сквозь бурелом и заросли кустарника. Когда день стал клониться к закату, сынишка разбойника вывел их на поляну, окруженную высокими деревьями. Прошлогодняя листва давно облетела, только ели и сосны стояли зеленые. За поляной возвышалась гора, в которой путники заметили дверь, сколоченную из толстых досок.
Аббат Иоанн понял, что они у цели, и слез с лошади. Мальчик распахнул тяжелую дверь, и старик увидел убогое жилище с голыми каменными стенами. Жена разбойника сидела у огня, разведенного прямо на полу пещеры. Вдоль стен были устроены постели из соломы и мха, на одной спал разбойник.
— Входите! — крикнула гостям женщина, не поднимаясь с места. — И лошадей заводите внутрь, ночи нынче студеные.
Аббат Иоанн смело вошел в пещеру, послушник последовал за ним. Внутри царили нищета и убожество. Видно было, что к Рождеству тут не готовятся. Жена разбойника не пекла и не варила пива, не прибирала и не наводила порядок. Дети ели, сидя прямо на полу вокруг котла, но это было не праздничное угощение, а самая обычная еда — пустая похлёбка на воде.
Но хозяйка держалась с достоинством, словно была зажиточной крестьянкой.
— Подсаживайтесь к огню, аббат Иоанн, обогрейтесь, — пригласила она. — Если вы прихватили с собой провизию — можете перекусить с дороги. Наша лесная еда вряд ли придётся вам по вкусу. А коли устали в пути — ложитесь на одну из этих постелей. Не бойтесь проспать, я сижу у очага и разбужу вас, чтобы вы полюбовались тем, ради чего совершили такое трудное путешествие.
Аббат послушался совета и достал мешок с провизией, но путешествие так утомило его, что он не мог есть и уснул, едва лег на постель.
Послушнику тоже было предложено отдохнуть с дороги, но он боялся заснуть и решил не сводить глаз с разбойника: что, если тот, проснувшись, задумает взять в плен старика!
Но сон постепенно сморил и его.
Проснувшись, он увидел, что аббат Иоанн уже встал и сидит у огня, беседуя с хозяйкой. Разбойник тоже подсел к огню. Это был высокий худой человек, озлобленный и угрюмый. Он сидел спиной к гостю, но тайком прислушивался к разговору.
Старик рассказывал жене разбойника о рождественских приготовлениях, которые наблюдал по дороге. Он напомнил ей о рождественском угощении и весёлых рождественских забавах, в которых она сама наверняка участвовала в молодости, когда ещё мирно жила среди людей.
— Как жаль, что вашим детям нельзя побежать ряжеными по деревенским улочкам! — вздохнул аббат Иоанн.
Жена разбойника поначалу отмалчивалась, но постепенно прониклась к гостю доверием и стала слушать внимательнее. Это обеспокоило её мужа.
Разбойник вдруг повернулся к аббату и погрозил ему кулаком.
— Проклятый монах, ты что, заявился сюда, чтобы отвадить от меня жену и детей? Разве ты не знаешь, что я не могу покинуть лес и перебраться в долину?
Аббат Иоанн смело посмотрел ему в глаза.
— Я надеюсь выхлопотать тебе архиепископскую грамоту с отпущением грехов и восстановлением в правах, — спокойно ответил аббат.
Едва он произнес эти слова, разбойник и его жена принялись хохотать. Они-то знали, какой милости лесной разбойник может ожидать от архиепископа.
— Что ж, если Авессалом отпустит мне грехи, — заявил разбойник, — я клянусь, что никогда больше не подниму руку на чужое добро, будь это хоть самый тощий гусь.
Послушника особенно возмутило, что разбойничья семейка смеялась над аббатом Иоанном. Но тот, казалось, остался доволен разговором.
Пожалуй, ни разу в монастыре послушник не видел старого настоятеля таким умиротворенным и благостным, как среди этих разбойников.
Неожиданно жена разбойника встала.
— Мы тут разболтались, а о лесе и думать забыли! Кажется, я слышу звон рождественских колоколов.
Стоило ей произнести эти слова, как все повскакивали с мест и устремились к выходу. В лесу по-прежнему царили мрак и холод, но в морозном зимнем воздухе зазвучал праздничный колокольный звон, доносимый южным ветром.
"Неужели звон колоколов сможет пробудить к жизни уснувший лес?" — подумал аббат Иоанн.
Теперь, во мраке зимней ночи, в лесной глуши, ему было ещё труднее, чем прежде, поверить в появление прекрасного сада.
А колокола всё били и били. И вдруг лесную чащу на миг пронзил луч света. И вновь всё погрузилось во мрак. Вот свет блеснул снова. Он с трудом пробивался сквозь инистый туман, окутавший кроны деревьев. Но постепенно в ночной темноте забрезжил слабый рассвет.
Аббат Иоанн с изумлением заметил, что в снегу появились первые проталинки, словно чья-то невидимая рука стягивала с земли покрывало, пробуждая к жизни. Папоротник пустил первые молодые побеги, скрученные, словно посох епископа. Зазеленели болотный мирт и росший на каменистых склонах вереск. Обнажились моховые кочки. Пробились первые ростки весенних цветов и принесли с собой первые яркие краски.
При виде пробуждающегося леса сердце аббата Иоанна забилось сильнее.
"Неужели мне, старику, посчастливится увидеть такое чудо?" — думал он и чувствовал, как слёзы подступают к глазам.
Временами свет ослабевал. Тогда аббата охватывал страх: что, если ночной мрак снова окутает землю и чудо не свершиться?
Но волна света вновь пробивалась сквозь темноту. Она несла с собой журчание ручьев и шум горных рек. Вот лопнули почки на деревьях, словно множество зеленых бабочек, прилетев издалека, расселились на ветках.
Но оживали не только деревья и растения. В ветвях запрыгали клесты. Дятлы забарабанили по стволам так, что щепки полетели во все стороны. Стая скворцов, державшая путь в глубь страны, расположилась на привал на макушках елей. Их перья отливали золотом, и казалось — это звезды мерцают в ветвях.
И снова на миг потемнело. Но порыв южного ветра пригнал новую волну света, а с ней — крошечные семена южных растений. Иногда их приносили с собой перелётные птицы или привозили путешественники, иногда они долетали по ветру, но ни одно заморское растение не могло пережить суровую северную зиму. А в эту ночь семена, падая на землю, сразу прорастали.
Ещё одна волна света — и расцвели черника и брусника. В небе послышались гусиная перекличка и курлыканье журавлей. Зяблики принялись вить гнезда. Бельчата затеяли игру в ветвях.
Всё происходило так быстро, что аббат Иоанн едва успевал изумляться размаху свершавшихся чудес. Он лишь смотрел и слушал. Вот пронеслась следующая волна света и принесла с собой запах свежевспаханного поля. Вдалеке послышались трель пастушьего рожка и перезвон овечьих колокольчиков.
Ели так густо были усеяны красными шишками, что стояли, как в пурпурных мантиях. На можжевельнике появились ягоды, непрерывно менявшие окраску. Лесные цветы покрыли землю пёстрым бело-сине-жёлтым ковром.
Аббат наклонился и сорвал цветок земляники. Пока он поднимался, на тонком стебельке созрела ягода. Лисица с выводком чернолапых лисят вышла из норы. Она приблизилась к жене разбойника и принялась тереться о подол её юбки. Женщина наклонилась и погладила её малышей. Сова, только что вылетевшая на ночную охоту, вернулась назад, напуганная светом, и снова уснула. Кукушка, прихватив своё яйцо, пустилась на поиски чужих гнёзд.
Дети разбойника визжали от радости. Они за обе щеки уплетали висевшие на кустах лесные ягоды, огромные, словно шишки. Один мальчуган завёл игру с зайчатами, другой бегал наперегонки с птенцами, вылетевшими из гнезда на ещё не окрепших крыльях, третий поднял с земли гадюку и вертел её в руках. Сам разбойник лакомился морошкой. Рядом пристроился медведь, но разбойник заметил его и шлёпнул прутом по носу: "Держись-ка, братец, подальше! Это моя кочка!" И косолапый покорно поплёлся восвояси.
Теперь волны тепла и света следовали непрерывно одна за другой. Прилетели утки с летних озер. Появились бабочки, огромные, словно летающие лилии. Золотая пыльца с ржаных полей парила в воздухе. Пчелиное гнездо в дупле переполнилось мёдом, и он янтарным ручьем стекал по стволу.
Стали распускаться цветы, выросшие из заморских семян. Прекрасные розы покрывали склон горы.
На поляне выросли огромные цветы — почти с человеческое лицо.
Аббат Иоанн никак не мог решить, какой цветок сорвать для архиепископа Авессалома, ведь каждый новый цветок превосходил красотой предыдущий, а аббату хотелось выбрать самый красивый.
Становилось всё светлее. Воздух наполнился необыкновенным сиянием. Все наслаждения и пышные краски лета предстали взору старого настоятеля. Казалось, что большего великолепия земля просто не в состоянии произвести.
Световой поток не иссякал, он сверкал, переливался неземным сиянием.
"Уж и не знаю, возможно ли испытать большее блаженство на земле", — изумлялся аббат и с замиранием сердца ждал новых преображений.
Всё стихло: умолкли птицы, прекратили возню лисята, замерли цветы, трепетавшие на ветру. Сердце замирало в предчувствии неведомого, к глазам подступали слёзы, а душа стремилась улететь в вечность. Издалека донеслись едва слышные звуки арфы, неземная песня зазвучала лёгкой трелью.
Старик молитвенно сложил ладони и опустился на колени. Лицо его просветлело. Разве мог он предвидеть, что ещё в земной жизни суждено ему будет изведать небесную благодать и услышать, как ангелы поют рождественские гимны?
Однако послушник, стоявший рядом, не разделял восторга аббата. Мысли его были мрачны.
"Не может быть, чтобы истинное чудо открывалось каким-то злодеям, — размышлял он. — Все эти красоты — бесовский обман. Мы во власти демонов. Дьявол околдовал нас и заставляет видеть то, чего нет на самом деле".
Издалека по-прежнему доносились божественная музыка и ангельское пение, но послушник принимал их за проделки злых сил.
— Они искушают нас, — не верил он. — Нам нет спасения, коли дьявол решил обманом заманить нас в преисподнюю.
И вот ангелы уже так близко, что аббат Иоанн различал среди деревьев светлые очертания.
Послушник тоже заметил их, но снова принял за дьявольское наваждение. "Какое коварство: пустить в ход свои чары именно в ночь, когда родился Спаситель! Конечно, это подстроено, чтобы вернее одурачить бедных людей", — возмущался он.
Птицы вились над самой головой аббата Иоанна, так что он мог дотронуться до них. А вот послушника звери сторонились: ни одна птичка не осмеливалась сесть ему на плечо, ни одна змея не решалась проползти у его ног. Но вот маленькая лесная голубица, заметив приближение ангелов, опустилась на плечо послушника и коснулась головкой его щеки. Он вздрогнул, ему почудилось, что это мерзкий искуситель коснулся его лица. С размаху ударил он птицу и крикнул на весь лес:
— Убирайся в преисподнюю, дьявольское отродье, там твоё место!
В это мгновение ангелы были так близко, что аббат Иоанн почувствовал веяние лёгких крыльев. Он склонился в низком поклоне, приветствуя их приближение. Но крики послушника грубо оборвали ангельское пение. Небесные гости повернули назад. Погасло волшебное сияние, и нежное тепло отступило перед мраком и холодом человеческого сердца.
На землю снова опустилась ночь, окутав всё черным покрывалом. Стебли растений поникли, охваченные стужей. Звери пропали. Смолкло журчание ручья. Листья падали в деревьев, и шелест их был подобен шуму дождя. Аббат Иоанн почувствовал, что его сердце, которое только что было исполнено упоительного блаженства, вдруг сжалось от непереносимой боли.
"Неужели никогда больше не изведать мне подобных минут? — подумалось ему. — Ангелы были так близко! Они пели мне рождественские гимны, а их прогнали прочь".
И тут аббат Иоанн вспомнил об обещании, данном архиепископу Авессалому. Он склонился к земле и стал разгребать мох и листву, пытаясь отыскать хоть один цветок, но почувствовал, как земля застывает у него под руками: снег торопливо укрывал землю белым одеялом.
Вдруг боль острой иглой пронзила сердце старого настоятеля. Он попробовал было распрямиться, но не смог, упал на землю, да так и остался лежать.
В глубокой темноте семья разбойника и послушник добрались до пещеры и обнаружили, что аббат Иоанн не вернулся. Они зажгли факелы и отправились на поиски. Наконец они нашли его — старик лежал ничком на снегу, он был мёртв.
Послушник зарыдал и стал корить себя. Он понял, что повинен в смерти аббата: ведь его крик прогнал прочь небесных вестников блаженства, к встрече с которыми так стремился старый настоятель.
Тело аббата Иоанна принесли в монастырь. Монахи, убиравшие его, заметили, что в правой руке что-то зажато. Когда ладонь наконец удалось разжать, в ней оказались несколько корешков, которые покойный последним усилием вырвал из земли. Послушник отнёс корешки в сад и посадил там.
Целый год он ухаживал за ними, ожидая, что из них вырастет прекрасный цветок, но напрасно — цветов не было ни весной, ни летом, ни осенью.
Пришла зима, все растения в монастырском саду давно отцвели, и послушник смирился с мыслью о том, что надеждам его уже не суждено сбыться.
Наступил сочельник, мысли об аббате Иоанне не покидали послушника. Он отправился в сад, чтобы в тишине предаться горьким воспоминаниям. И — о чудо! Там, где некогда закопал он в землю безжизненные корешки, проросли стройные зелёные побеги и распустились удивительные серебристо-белые цветы!
Послушник созвал всех монахов. Увидев цветок, появившийся в канун Рождества, среди зимы, когда всё живое умирает, монахи догадались, что это и есть то самое чудесное растение, принесенное аббатом Иоанном из рождественского сада Геингенского леса. Послушник попросил у монахов разрешения исполнить последнюю волю покойного и отвезти несколько цветов архиепископу Авессалому в подарок.
Войдя в покои Авессалома, послушник протянул архиепископу цветы и сказал:
— Вот вам подарок от аббата Иоанна. Это те самые цветы, которые он обещал сорвать для вас в рождественскую ночь в Геингенском лесу.
При виде чудесных цветов, распустившихся посреди мрачной зимы в самый канун Рождества, Авессалом побледнел, словно встретился со смертью. Некоторое время он сидел молча, а потом проговорил:
— Аббат Иоанн сдержал своё слово, и я сдержу своё.
И он написал грамоту об отпущении грехов разбойнику, который столько лет скрывался в лесах.
Архиепископ передал грамоту послушнику, и тот поспешил в лес к разбойничьей пещере. Он прибыл как раз на Рождество.
Разбойник встретил его с топором в руках.
— Наконец-то я расквитаюсь с вами, монахами! — закричал он. — Это из-за вас Геингенский лес лишился чудесного рождественского сада!
— Это лишь моя вина, — признался послушник, — и я готов принять смерть, но сначала должен исполнить долг и передать вам послание аббата Иоанна.
Он достал письмо архиепископа и объявил разбойнику, что церковь простила ему его прошлые злодеяния.
— С этих пор вы и ваши дети можете покинуть пещеру и во славу Господа нашего справлять Рождество вместе с людьми в долине и участвовать во всех рождественских торжествах. Такова была воля аббата Иоанна, — сказал послушник.
Разбойник побледнел и не мог выговорить ни слова. Жена ответила за него:
— Раз аббат Иоанн сдержал своё слово, мы сдержим своё.
Разбойник с семьей перебрался в долину, а в их пещере поселился послушник. Он жил в лесу и молился о том, чтобы Бог простил ему неверие и гордыню.
С тех пор никто больше не слышал о рождественский чудесах, которыми некогда славился Геингенский лес.
Единственное сохранившееся свидетельство тех событий — удивительное растение, выросшее из корешков, собранных аббатом Иоанном.
Цветок стали называть Рождественской розой.
Каждый год, вопреки зимним холодам, появляется она из-под земли накануне Рождества как напоминание о том чудесном саде, что расцветал некогда в лесной глуши в святую ночь, украшая праздник прекрасными серебристо-белыми цветами.
Легенда о Рождественской Розе
Высоко в горах в Геингенскомо лесу в пещере жил разбойник с женой и детьми. Он давно уже скрывался от властей и не решался покидать чащу, где устраивал засады на путников, осмелившихся проезжать по горной дороге. Впрочем, в те времена путники в северной Сконе объявлялись не часто, поэтому, если мужниной добычи приходилось ждать слишком долго, на поиски пропитания отправлялась жена. С собой она брала пятерых ребятишек — настоящих оборвышей: в драных кожаных лохмотьях, на ногах — деревянные башмаки, за плечами — большие мешки, свисавшие почти до земли, и спускалась в долину собирать милостыню. Когда жена разбойника переступала порог крестьянской избы, никто не смел отказать ей в подаянии: того и жди, заявится ночью да подожжёт дом.Для жителей долины разбойничье отродье было хуже волчьей стаи, у многих частенько чесались руки послать им стрелу вдогонку, да никто не решался. Все знали: разбойник, прятавшийся в горах, наверняка отмстит, случись что с его женой и ребятишками.
И вот жена разбойника брела от хутора к хутору и клянчила подаяние. В один прекрасный день она пришла в Овед, где в те времена был монастырь, окруженный высокой стеной.
Женщина позвонила у ворот и потребовала еды. Привратник открыл небольшое окошечко в двери и подал ей шесть круглых хлебов — по одному на каждого.
Пока мать стояла в ожидании у ворот, дети бегали неподалёку. Но вот один из мальчиков вернулся и принялся дергать её за юбку, давая понять, что хочет ей что-то показать. Женщина пошла за сыном.
Мальчуган привел её к незапертой боковой дверце в стене, окружавшей монастырь. Жена разбойника решительно распахнула её и, не спрашивая позволения, вошла внутрь — она привыкла своевольничать.
Настоятелем в Оведском монастыре в ту пору был аббат Иоанн. Искусный садовод, он разбил в монастыре удивительный цветник. Как раз в него-то и попала жена разбойника.
Была самая середина лета, и сад утопал в цвету, так что в глазах рябило от ярких красок: синих, желтых, красных. При виде такой красоты женщина обомлела и поначалу не решалась сделать ни шагу. Но потом улыбнулась и медленно пошла по узенькой дорожке между клумбами.
В саду работал послушник, который выкапывал сорняки. Это он оставил дверь незапертой, чтобы выносить лебеду и пырей на помойную кучу за стеной. Когда послушник заметил незваных гостей, то подбежал к ним и велел покинуть сад. Но женщина шла себе вперед, не обращая внимания на монаха, глазела по сторонам, любовалась стройными белыми лилиями, разросшимися на клумбе, и плющом, увившим монастырскую стену почти до самого верха.
Послушник решил, что побирушка не поняла его, он хотел было взять её за рукав и выпроводить вон. Но жена разбойника окинула его таким взглядом, что бедняга отступился. Бродяжка, сгибавшаяся прежде под тяжестью мешка, вдруг выпрямилась и высоко подняла голову.
— Я жена разбойника из Геингенского леса. Попробуй только тронь меня — пожалеешь! — произнесла она так высокомерно, словно была сама королева датская.
Но послушник всё же осмелился ещё раз потревожить её, хотя теперь, поняв, с кем имеет дело, говорил более мягко:
— Это мужской монастырь, — увещевал он. — Ни одна женщина королевства не смеет находиться в его стенах. Если вы не уйдёте прочь, монахи разгневаются и могут лишить меня этого прекрасного сама и даже изгнать меня из монастыря.
Но его мольбы оказались тщетны, они не тронули непрошеную гостью. Она брела дальше вдоль небольшого розария, разглядывала иссоп, цветущий лиловыми цветами, и жимолость, всю покрытую желто-красными соцветиями.
Послушнику ничего не оставалось, как поспешить за подмогой в монастырь. Вскоре он вернулся с двумя здоровенными монахами. Тут жена разбойника поняла, что дело принимает серьезный оборот. Она встала, широко расставив ноги, и принялась выкрикивать ужасные угрозы, перечисляя напасти, которые нашлёт на монастырь, если её не оставят в покое и не позволят гулять по саду, сколько ей вздумается.
Но монахи оказались весьма неробкого десятка и настроены были весьма решительно. Женщина почувствовала, что криком их не проймешь, и набросилась на обидчиков с кулаками, а за ней и её дети. Монахи растерялись от такого натиска и решили искать помощи в монастыре.
В галерее, соединявшей сад с монастырем, они столкнулись с аббатом Иоанном, который спешил им навстречу узнать, что за крики доносятся из цветника. Монахи рассказали, что жена разбойника из Геингенского леса заявилась в монастырь, а они не в силах её прогнать и не знают, что делать.
Но аббат Иоанн упрекнул их за то, что они пытались действовать силой, и запретил звать кого-либо. Он отослал монахов заниматься своими делами, а сам с послушником поспешил в сад.
Жена разбойника по-прежнему прогуливалась между клумбами. Её поведение удивило аббата Иоанна. Он был уверен, что нищенка никогда прежде не видела подобной красоты. Однако она проходила мимо маленьких ящиков, в которых росли редкие заморские цветы, словно мимо старых знакомых. Казалось, женщина узнавала их всех: и барвинок, и шалфей, и розмарин. Одним цветам она улыбалась, при виде других кивала головой.
Сад был единственной привязанностью аббата Иоанна на бренной земле. Какой бы дикой и страшной ни казалась непрошенная гостья, настоятелю приятно было сознавать, что женщина сумела отбиться от трёх монахов ради того, чтобы спокойно полюбоваться его творением. Старик подошел к ней и тихо спросил, нравятся ли ей цветы.
Жена разбойника резко обернулась, видимо ожидая нового подвоха или нападения, но, увидев седую голову и согбенную спину аббата Иоанна, ответила вполне дружелюбно:
— Поначалу я решила, что ничего краше в жизни не встречала, да теперь понимаю, что всё-таки этот сад не может сравниться с тем, который мне приходилось видеть.
Аббат Иоанн не ожидал подобного ответа. Какая-то бродяжка утверждает, что видела сад красивее его детища! Настоятель даже смутился, услыхав такие слова. Послушник, желая исправить положение, принялся вразумлять жену разбойника.
— Настоятель, — втолковывал он, — приложил немало усилий и терпения, чтобы собрать в своём саду цветы со всего света. Мы знаем, что во всей Сконе нет сада прекрасней, и не пристало тебе, круглый год живущей в лесной глуши, судить о его работе.
— Я не сужу ни тебя, ни его, — возразила жена разбойника, — да только если бы вы увидали тот сад, который видела я, так вырвали бы все цветы, что здесь посажены и выбросили, как сорную траву.
Послушник гордился своими цветами не меньше аббата. Услыхав подобное бахвальство, он рассмеялся.
— Ты, наверное, вздумала подразнить нас, — заявил он. — Послушать тебя, так ты развела прекрасный цветник среди ёлок и сосен в глуши Геингенского леса. Готов побиться об заклад, что ты никогда в жизни не переступала порога настоящего сада.
Жена разбойника побагровела от гнева. Ей не поверили!
— Может, я никогда прежде и не бывала в барских цветниках, — закричала она, — да только вам, монахам, следовало бы знать, что в рождественскую ночь, в час рождения Господа нашего, Геингенский лес превращается в прекрасный сад. И мы, простые смертные, живущие в лесу, любуемся этим чудом каждый год! В том саду я видала такие цветы, что рука не поднималась сорвать.
Послушник хотел было возразить ей, но настоятель знаком приказал ему молчать. Ещё в детстве случалось аббату слышать рассказы о том, что Геингенский лес будто бы в рождественскую ночь преображается. Аббат Иоанн давно мечтал увидеть это чудо, но пока это ему не удалось.
Он стал молить жену разбойника позволить ему прийти накануне Рождества к её пещере. И хорошо бы она согласилась прислать за ним одного из мальчиков, чтобы он указывал дорогу. Аббат приехал бы один и никому бы их не выдал. Наоборот — отплатил бы так щедро, как только в его власти.
Поначалу жена разбойника отказывалась. Она думала о муже и боялась накликать на него беду, если позволит аббату добраться до пещеры. Но желание доказать, что сад прекраснее монастырского, пересилило, и она уступила.
— Только не приводите с собой больше одного провожатого, — предупредила она. — Да не вздумайте схитрить или подстроить нам западню. Святому человеку это негоже.
Аббат Иоанн обещал выполнить все условия. С тем они и распрощались. Настоятель попросил послушника никому не рассказывать об их разговоре. Он опасался, что монахи, узнав о его замысле, не позволят ему старику, подняться в горы к разбойничьей пещере.
И сам он никому ничего не рассказывал. Но случилось так, что архиепископ Авессалом из Аунда проезжал мимо Оведа и остановился в монастыре на ночлег. Когда аббат Иоанн показывал ему сад, то вспомнил о жене разбойника. Послушник, работавший в то время в лесу, слышал, как настоятель рассказывал архиепископу о разбойнике, который много лет живет изгнанником в лесу, и просил даровать ему отпущение грехов, чтобы тот мог вернуться к людям и жить достойной жизнью.
Ныне его дети обречены вырасти ещё худшими злодеями, чем их отец, — убеждал отец Иоанн. — Пройдет немного времени, и у нас будет не один лесной разбойник, а целая шайка.
Но архиепископ Авессалом считал, что закоренелому разбойнику не место среди честных людей — пусть лучше остаётся в лесу.
Однако аббат Иоанн продолжал настаивать и даже поведал архиепископу О Геингенском лесе, который каждое рождество надевает праздничный наряд.
— Эти разбойники не такие уж безнадёжные злодеи. Раз Господь проявляет к ним милосердие, негоже людям отворачиваться от них, — убеждал старый настоятель.
Но архиепископ стоял на своём.
— Даю вам слово, дорогой аббат Иоанн, — произнёс Авессалом с улыбкой, — что отпущу грехи отверженным, за которых вы так просите, если получу цветок из того рождественского сада.
Послушник догадался, что архиепископ так же мало верил россказням жены разбойника, как и он сам.
Но аббат Иоанн не заметил подвоха. Он искренне поблагодарил гостя за доброту и пообещал непременно прислать цветок.
Аббат Иоанн исполнил задуманное. Под Рождество он покинул Овед и отправился в Геингенский лес. Дети разбойника указывали ему дорогу. В провожатые настоятель взял лишь послушника, того самого, что говорил с женой разбойника в саду.
Аббат Иоанн страстно мечтал совершить путешествие и радовался, что ему это удалось. Но послушник, сопровождавший аббата, не разделял его надежд. Он очень любил старого настоятеля и рад был, что именно ему выпало сопровождать и охранять аббата в этой поездке, но в чудесный сад, распускающийся зимой, в рождественскую ночь, он не верил. Монах опасался, что россказни жены разбойника — лишь ловушка, в которую она старается заманить старика, чтобы передать потом в руки мужа.
Аббат ехал на север по лесной дороге и замечал, что повсюду идут приготовления к Рождеству. На каждом хуторе топили баню, чтобы хорошенько вымыться накануне вечером. Из кладовок в дом тащили хлеб и мясо. Мужики несли охапки сена и соломы, чтобы устилать полы в избах.
Когда путники проезжали мимо маленьких сельских церквей, то видели, как пастор и звонарь облачаются в праздничные одеяния.
У поворота к монастырю Бушё они встретили радостных нищих с большими буханками хлеба и длинными свечами, которые те получили у монастырских ворот в честь праздника.
Аббат Иоанн видел рождественские приготовления, и нетерпение его возрастало. Он предчувствовал, что ожидающее его торжество значительнее всего того, что выпадает на долю обычных людей.
Послушник же, наблюдая как на хуторах, даже самых крошечных, готовятся к Рождеству, наоборот, принялся жаловаться и сетовать на судьбу. Страх обуял его. Несчастный уговаривал настоятеля повернуть назад, а не отдаваться добровольно в лапы разбойника.
Но аббат продолжал путь, не обращая внимания на сетования своего спутника. Вот уже долина осталась позади, и они оказались на пустынной и дикой лесной тропе.
Ехать становилось всё труднее. То и дело дорогу путникам преграждали камни и завалы, а через реки и ручьи не было ни одного моста. Чем дольше они ехали, тем больше подмораживало. Вскоре они оказались в заснеженном лесу.
Это было долгое и тяжелое путешествие. С трудом они взбирались на высокие кручи, пробирались обходными тропами, ехали по мхам и болотам, продирались сквозь бурелом и заросли кустарника. Когда день стал клониться к закату, сынишка разбойника вывел их на поляну, окруженную высокими деревьями. Прошлогодняя листва давно облетела, только ели и сосны стояли зеленые. За поляной возвышалась гора, в которой путники заметили дверь, сколоченную из толстых досок.
Аббат Иоанн понял, что они у цели, и слез с лошади. Мальчик распахнул тяжелую дверь, и старик увидел убогое жилище с голыми каменными стенами. Жена разбойника сидела у огня, разведенного прямо на полу пещеры. Вдоль стен были устроены постели из соломы и мха, на одной спал разбойник.
— Входите! — крикнула гостям женщина, не поднимаясь с места. — И лошадей заводите внутрь, ночи нынче студеные.
Аббат Иоанн смело вошел в пещеру, послушник последовал за ним. Внутри царили нищета и убожество. Видно было, что к Рождеству тут не готовятся. Жена разбойника не пекла и не варила пива, не прибирала и не наводила порядок. Дети ели, сидя прямо на полу вокруг котла, но это было не праздничное угощение, а самая обычная еда — пустая похлёбка на воде.
Но хозяйка держалась с достоинством, словно была зажиточной крестьянкой.
— Подсаживайтесь к огню, аббат Иоанн, обогрейтесь, — пригласила она. — Если вы прихватили с собой провизию — можете перекусить с дороги. Наша лесная еда вряд ли придётся вам по вкусу. А коли устали в пути — ложитесь на одну из этих постелей. Не бойтесь проспать, я сижу у очага и разбужу вас, чтобы вы полюбовались тем, ради чего совершили такое трудное путешествие.
Аббат послушался совета и достал мешок с провизией, но путешествие так утомило его, что он не мог есть и уснул, едва лег на постель.
Послушнику тоже было предложено отдохнуть с дороги, но он боялся заснуть и решил не сводить глаз с разбойника: что, если тот, проснувшись, задумает взять в плен старика!
Но сон постепенно сморил и его.
Проснувшись, он увидел, что аббат Иоанн уже встал и сидит у огня, беседуя с хозяйкой. Разбойник тоже подсел к огню. Это был высокий худой человек, озлобленный и угрюмый. Он сидел спиной к гостю, но тайком прислушивался к разговору.
Старик рассказывал жене разбойника о рождественских приготовлениях, которые наблюдал по дороге. Он напомнил ей о рождественском угощении и весёлых рождественских забавах, в которых она сама наверняка участвовала в молодости, когда ещё мирно жила среди людей.
— Как жаль, что вашим детям нельзя побежать ряжеными по деревенским улочкам! — вздохнул аббат Иоанн.
Жена разбойника поначалу отмалчивалась, но постепенно прониклась к гостю доверием и стала слушать внимательнее. Это обеспокоило её мужа.
Разбойник вдруг повернулся к аббату и погрозил ему кулаком.
— Проклятый монах, ты что, заявился сюда, чтобы отвадить от меня жену и детей? Разве ты не знаешь, что я не могу покинуть лес и перебраться в долину?
Аббат Иоанн смело посмотрел ему в глаза.
— Я надеюсь выхлопотать тебе архиепископскую грамоту с отпущением грехов и восстановлением в правах, — спокойно ответил аббат.
Едва он произнес эти слова, разбойник и его жена принялись хохотать. Они-то знали, какой милости лесной разбойник может ожидать от архиепископа.
— Что ж, если Авессалом отпустит мне грехи, — заявил разбойник, — я клянусь, что никогда больше не подниму руку на чужое добро, будь это хоть самый тощий гусь.
Послушника особенно возмутило, что разбойничья семейка смеялась над аббатом Иоанном. Но тот, казалось, остался доволен разговором.
Пожалуй, ни разу в монастыре послушник не видел старого настоятеля таким умиротворенным и благостным, как среди этих разбойников.
Неожиданно жена разбойника встала.
— Мы тут разболтались, а о лесе и думать забыли! Кажется, я слышу звон рождественских колоколов.
Стоило ей произнести эти слова, как все повскакивали с мест и устремились к выходу. В лесу по-прежнему царили мрак и холод, но в морозном зимнем воздухе зазвучал праздничный колокольный звон, доносимый южным ветром.
"Неужели звон колоколов сможет пробудить к жизни уснувший лес?" — подумал аббат Иоанн.
Теперь, во мраке зимней ночи, в лесной глуши, ему было ещё труднее, чем прежде, поверить в появление прекрасного сада.
А колокола всё били и били. И вдруг лесную чащу на миг пронзил луч света. И вновь всё погрузилось во мрак. Вот свет блеснул снова. Он с трудом пробивался сквозь инистый туман, окутавший кроны деревьев. Но постепенно в ночной темноте забрезжил слабый рассвет.
Аббат Иоанн с изумлением заметил, что в снегу появились первые проталинки, словно чья-то невидимая рука стягивала с земли покрывало, пробуждая к жизни. Папоротник пустил первые молодые побеги, скрученные, словно посох епископа. Зазеленели болотный мирт и росший на каменистых склонах вереск. Обнажились моховые кочки. Пробились первые ростки весенних цветов и принесли с собой первые яркие краски.
При виде пробуждающегося леса сердце аббата Иоанна забилось сильнее.
"Неужели мне, старику, посчастливится увидеть такое чудо?" — думал он и чувствовал, как слёзы подступают к глазам.
Временами свет ослабевал. Тогда аббата охватывал страх: что, если ночной мрак снова окутает землю и чудо не свершиться?
Но волна света вновь пробивалась сквозь темноту. Она несла с собой журчание ручьев и шум горных рек. Вот лопнули почки на деревьях, словно множество зеленых бабочек, прилетев издалека, расселились на ветках.
Но оживали не только деревья и растения. В ветвях запрыгали клесты. Дятлы забарабанили по стволам так, что щепки полетели во все стороны. Стая скворцов, державшая путь в глубь страны, расположилась на привал на макушках елей. Их перья отливали золотом, и казалось — это звезды мерцают в ветвях.
И снова на миг потемнело. Но порыв южного ветра пригнал новую волну света, а с ней — крошечные семена южных растений. Иногда их приносили с собой перелётные птицы или привозили путешественники, иногда они долетали по ветру, но ни одно заморское растение не могло пережить суровую северную зиму. А в эту ночь семена, падая на землю, сразу прорастали.
Ещё одна волна света — и расцвели черника и брусника. В небе послышались гусиная перекличка и курлыканье журавлей. Зяблики принялись вить гнезда. Бельчата затеяли игру в ветвях.
Всё происходило так быстро, что аббат Иоанн едва успевал изумляться размаху свершавшихся чудес. Он лишь смотрел и слушал. Вот пронеслась следующая волна света и принесла с собой запах свежевспаханного поля. Вдалеке послышались трель пастушьего рожка и перезвон овечьих колокольчиков.
Ели так густо были усеяны красными шишками, что стояли, как в пурпурных мантиях. На можжевельнике появились ягоды, непрерывно менявшие окраску. Лесные цветы покрыли землю пёстрым бело-сине-жёлтым ковром.
Аббат наклонился и сорвал цветок земляники. Пока он поднимался, на тонком стебельке созрела ягода. Лисица с выводком чернолапых лисят вышла из норы. Она приблизилась к жене разбойника и принялась тереться о подол её юбки. Женщина наклонилась и погладила её малышей. Сова, только что вылетевшая на ночную охоту, вернулась назад, напуганная светом, и снова уснула. Кукушка, прихватив своё яйцо, пустилась на поиски чужих гнёзд.
Дети разбойника визжали от радости. Они за обе щеки уплетали висевшие на кустах лесные ягоды, огромные, словно шишки. Один мальчуган завёл игру с зайчатами, другой бегал наперегонки с птенцами, вылетевшими из гнезда на ещё не окрепших крыльях, третий поднял с земли гадюку и вертел её в руках. Сам разбойник лакомился морошкой. Рядом пристроился медведь, но разбойник заметил его и шлёпнул прутом по носу: "Держись-ка, братец, подальше! Это моя кочка!" И косолапый покорно поплёлся восвояси.
Теперь волны тепла и света следовали непрерывно одна за другой. Прилетели утки с летних озер. Появились бабочки, огромные, словно летающие лилии. Золотая пыльца с ржаных полей парила в воздухе. Пчелиное гнездо в дупле переполнилось мёдом, и он янтарным ручьем стекал по стволу.
Стали распускаться цветы, выросшие из заморских семян. Прекрасные розы покрывали склон горы.
На поляне выросли огромные цветы — почти с человеческое лицо.
Аббат Иоанн никак не мог решить, какой цветок сорвать для архиепископа Авессалома, ведь каждый новый цветок превосходил красотой предыдущий, а аббату хотелось выбрать самый красивый.
Становилось всё светлее. Воздух наполнился необыкновенным сиянием. Все наслаждения и пышные краски лета предстали взору старого настоятеля. Казалось, что большего великолепия земля просто не в состоянии произвести.
Световой поток не иссякал, он сверкал, переливался неземным сиянием.
"Уж и не знаю, возможно ли испытать большее блаженство на земле", — изумлялся аббат и с замиранием сердца ждал новых преображений.
Всё стихло: умолкли птицы, прекратили возню лисята, замерли цветы, трепетавшие на ветру. Сердце замирало в предчувствии неведомого, к глазам подступали слёзы, а душа стремилась улететь в вечность. Издалека донеслись едва слышные звуки арфы, неземная песня зазвучала лёгкой трелью.
Старик молитвенно сложил ладони и опустился на колени. Лицо его просветлело. Разве мог он предвидеть, что ещё в земной жизни суждено ему будет изведать небесную благодать и услышать, как ангелы поют рождественские гимны?
Однако послушник, стоявший рядом, не разделял восторга аббата. Мысли его были мрачны.
"Не может быть, чтобы истинное чудо открывалось каким-то злодеям, — размышлял он. — Все эти красоты — бесовский обман. Мы во власти демонов. Дьявол околдовал нас и заставляет видеть то, чего нет на самом деле".
Издалека по-прежнему доносились божественная музыка и ангельское пение, но послушник принимал их за проделки злых сил.
— Они искушают нас, — не верил он. — Нам нет спасения, коли дьявол решил обманом заманить нас в преисподнюю.
И вот ангелы уже так близко, что аббат Иоанн различал среди деревьев светлые очертания.
Послушник тоже заметил их, но снова принял за дьявольское наваждение. "Какое коварство: пустить в ход свои чары именно в ночь, когда родился Спаситель! Конечно, это подстроено, чтобы вернее одурачить бедных людей", — возмущался он.
Птицы вились над самой головой аббата Иоанна, так что он мог дотронуться до них. А вот послушника звери сторонились: ни одна птичка не осмеливалась сесть ему на плечо, ни одна змея не решалась проползти у его ног. Но вот маленькая лесная голубица, заметив приближение ангелов, опустилась на плечо послушника и коснулась головкой его щеки. Он вздрогнул, ему почудилось, что это мерзкий искуситель коснулся его лица. С размаху ударил он птицу и крикнул на весь лес:
— Убирайся в преисподнюю, дьявольское отродье, там твоё место!
В это мгновение ангелы были так близко, что аббат Иоанн почувствовал веяние лёгких крыльев. Он склонился в низком поклоне, приветствуя их приближение. Но крики послушника грубо оборвали ангельское пение. Небесные гости повернули назад. Погасло волшебное сияние, и нежное тепло отступило перед мраком и холодом человеческого сердца.
На землю снова опустилась ночь, окутав всё черным покрывалом. Стебли растений поникли, охваченные стужей. Звери пропали. Смолкло журчание ручья. Листья падали в деревьев, и шелест их был подобен шуму дождя. Аббат Иоанн почувствовал, что его сердце, которое только что было исполнено упоительного блаженства, вдруг сжалось от непереносимой боли.
"Неужели никогда больше не изведать мне подобных минут? — подумалось ему. — Ангелы были так близко! Они пели мне рождественские гимны, а их прогнали прочь".
И тут аббат Иоанн вспомнил об обещании, данном архиепископу Авессалому. Он склонился к земле и стал разгребать мох и листву, пытаясь отыскать хоть один цветок, но почувствовал, как земля застывает у него под руками: снег торопливо укрывал землю белым одеялом.
Вдруг боль острой иглой пронзила сердце старого настоятеля. Он попробовал было распрямиться, но не смог, упал на землю, да так и остался лежать.
В глубокой темноте семья разбойника и послушник добрались до пещеры и обнаружили, что аббат Иоанн не вернулся. Они зажгли факелы и отправились на поиски. Наконец они нашли его — старик лежал ничком на снегу, он был мёртв.
Послушник зарыдал и стал корить себя. Он понял, что повинен в смерти аббата: ведь его крик прогнал прочь небесных вестников блаженства, к встрече с которыми так стремился старый настоятель.
Тело аббата Иоанна принесли в монастырь. Монахи, убиравшие его, заметили, что в правой руке что-то зажато. Когда ладонь наконец удалось разжать, в ней оказались несколько корешков, которые покойный последним усилием вырвал из земли. Послушник отнёс корешки в сад и посадил там.
Целый год он ухаживал за ними, ожидая, что из них вырастет прекрасный цветок, но напрасно — цветов не было ни весной, ни летом, ни осенью.
Пришла зима, все растения в монастырском саду давно отцвели, и послушник смирился с мыслью о том, что надеждам его уже не суждено сбыться.
Наступил сочельник, мысли об аббате Иоанне не покидали послушника. Он отправился в сад, чтобы в тишине предаться горьким воспоминаниям. И — о чудо! Там, где некогда закопал он в землю безжизненные корешки, проросли стройные зелёные побеги и распустились удивительные серебристо-белые цветы!
Послушник созвал всех монахов. Увидев цветок, появившийся в канун Рождества, среди зимы, когда всё живое умирает, монахи догадались, что это и есть то самое чудесное растение, принесенное аббатом Иоанном из рождественского сада Геингенского леса. Послушник попросил у монахов разрешения исполнить последнюю волю покойного и отвезти несколько цветов архиепископу Авессалому в подарок.
Войдя в покои Авессалома, послушник протянул архиепископу цветы и сказал:
— Вот вам подарок от аббата Иоанна. Это те самые цветы, которые он обещал сорвать для вас в рождественскую ночь в Геингенском лесу.
При виде чудесных цветов, распустившихся посреди мрачной зимы в самый канун Рождества, Авессалом побледнел, словно встретился со смертью. Некоторое время он сидел молча, а потом проговорил:
— Аббат Иоанн сдержал своё слово, и я сдержу своё.
И он написал грамоту об отпущении грехов разбойнику, который столько лет скрывался в лесах.
Архиепископ передал грамоту послушнику, и тот поспешил в лес к разбойничьей пещере. Он прибыл как раз на Рождество.
Разбойник встретил его с топором в руках.
— Наконец-то я расквитаюсь с вами, монахами! — закричал он. — Это из-за вас Геингенский лес лишился чудесного рождественского сада!
— Это лишь моя вина, — признался послушник, — и я готов принять смерть, но сначала должен исполнить долг и передать вам послание аббата Иоанна.
Он достал письмо архиепископа и объявил разбойнику, что церковь простила ему его прошлые злодеяния.
— С этих пор вы и ваши дети можете покинуть пещеру и во славу Господа нашего справлять Рождество вместе с людьми в долине и участвовать во всех рождественских торжествах. Такова была воля аббата Иоанна, — сказал послушник.
Разбойник побледнел и не мог выговорить ни слова. Жена ответила за него:
— Раз аббат Иоанн сдержал своё слово, мы сдержим своё.
Разбойник с семьей перебрался в долину, а в их пещере поселился послушник. Он жил в лесу и молился о том, чтобы Бог простил ему неверие и гордыню.
С тех пор никто больше не слышал о рождественский чудесах, которыми некогда славился Геингенский лес.
Единственное сохранившееся свидетельство тех событий — удивительное растение, выросшее из корешков, собранных аббатом Иоанном.
Цветок стали называть Рождественской розой.
Каждый год, вопреки зимним холодам, появляется она из-под земли накануне Рождества как напоминание о том чудесном саде, что расцветал некогда в лесной глуши в святую ночь, украшая праздник прекрасными серебристо-белыми цветами.
Комментариев нет:
Отправить комментарий